Бреду на Ломо посреди беспорядка
осенних дворов, что лежат в неглиже.
Печальная музыка рядом из парка
смешалась с вином на озябшей душе.
Опали тенями деревья и крыши,
и лишь колеса верхотура плывёт,
объятая музыкой, выше и выше,
а мне всё роднее забвение нот.
Бреду на закате, и неба изнанка
фонарных глазниц обнажает белки.
О чём нагадаешь слепая цыганка,
наощупь касаясь холодной руки?
О счастье каком-то, когда в алкоголе
сей призрак не может себя растворить?
Не скажешь ли мне откровенно: до коле
отпущено в жизни страдать и любить?
Ты музыку слышишь ли ту, что под небом?
Она сокровенней ветров над Невой,
поскольку всердцах напоёт о не спетом,
но осень тебе показалась немой.
А что же, ты думаешь, руки остыли?
И что бы ты пьяному слаще не ври:
сложней до постели дойти, чем к могиле
ступить, потянувшись в объятья любви.