Paris, je t`aime
Париж для меня - словно старый знакомый уличный музыкант, почти друг, даже без почти - друг, но знаю об этой дружбе только я.
Он, наверно, уже и не помнит, что спас меня: в минуту, когда отчаяние сдавило мне грудь и подкатило колючим комком к горлу, он проходил мимо, сыграл несколько своих мелодий, весёлых и грустных, сыграл, улыбнулся и пошёл дальше по каким-то легкомысленно-важным делам. И эта случайная встреча стала для меня невероятной поддержкой тогда. Будто я стоял на краю, а он протянул руку и удержал... Я всегда буду бесконечно благодарен Парижу просто за то, что он есть.
Мой Париж... Я готов часами бродить по улочкам Монмартра, я могу, забыв о времени, восхищённо замереть перед каким-нибудь, показавшимся вангоговским, уютным кафе, снова и снова хочется мне дышать воздухом позабытой мечты - воздухом Елисейских полей...
В Париже я никогда и не был, конечно. Но я не боюсь разочароваться, если когда-нибудь окажусь там. Потому что не окажусь. Но я люблю Париж таким, какой он есть в моей жизни. Ведь это моя жизнь. Другой у меня нету.
Игрушка
Совсем недавно я узнал, что я - игрушка. Я вовсе не родился для свободы и счастья, меня сделали на фабрике плюшевых игрушек, чтобы я приносил людям радость, вот так.
Ну и ладно. Приносить людям радость ведь тоже неплохо, правда? Но отчего, отчего же, отчего мне так хочется, чтобы хоть кто-нибудь верил, что в моей груди бьётся живое и любящее сердце?!
Немножко о себе
Раньше мне нравилось рисовать умывающихся кошек, танцующих девчонок, потерявшиеся звёзды, весёлые трамваи и задумчивые деревья. Я даже думал когда-нибудь стать художником, но разные учителя сказали: "Таланта у тебя нет, да вообще и рисовать-то ты не умеешь." А я был маленький совсем, глупый, поверил...
Музыка долго не решалась подойти ко мне поближе, но однажды наконец поняла: я - свой человек. Тихая и звонкая, она показала мне белый свет со всеми его чудесами, всегда шла рядом, держала ласково за руку. И я всерьёз думал: быть музыкантом - это родное что-то... Но добрые люди сказали: "Вали-ка ты вместе со своей музыкой на помойку и играй там её сколько душе угодно!" Эти удивительные пожелания мне блестяще удалось реализовать на практике. В нашем заброшенном доме на краю леса собрался замечательный маленький бродячий оркестр: я, почти говорящий рыжий кот Барсик, Ленка и Тим. Это был самый лучший оркестр на свете! Но это хоть и счастливая, но печальная история, сейчас не хочется её рассказывать, как-нибудь в другой раз...
Становиться писателем (а тем более - поэтом!) я вообще не собирался. Жизнь сама привела меня к этому пути, как к единственному возможному выходу. И доброта честного слова стала вдруг моей палочкой-выручалочкой: я написал про мир, в котором я живу, именно так, как и хотел написать. А в ответ... В ответ мне сказали... А в общем-то, ничего не сказали, разве так, о погоде что-то.
Но один талант у меня точно есть. Я умею чувствовать.
Я признаюсь художнику:
- Я понял, каким прекрасным может быть закат, только после того, как его показал мне ты...
Улыбнусь писателю:
- Знаешь, вместе с героями твоих книг так легко и хорошо - я будто бы знал их всегда...
Пожму руку музыканту:
- Как бы я жил, если бы не твоя музыка...
...А я почему-то всё думаю об одном: где-то далеко-далеко незнакомому пока другу сейчас грустно и одиноко, а я ничего не могу сделать для него, ничем не могу помочь...
Напомни мне, если я пел об этом раньше
А всётки хорошо не знать иностранных языков. Можно слушать как кто-то поёт по радио весьма симпатичным голосом "Ол юнит излав" и думать: "Какая красивая песня! Может, она о любви..." Или самому идти по улице и напевать "О, Шон за Мизе", размышляя, что в этой песне наверняка рассказывается о чудесных местах, где каждый день - как праздник.
А когда всё знаешь - скучно. Когда всё знаешь, и песня окажется не о любви, в крайнем случае - о любви к варёной морковке, и праздник каждый день значит, что праздника нету вообще.
А так хоть можно ещё кое-как верить, что есть где-нибудь кто-то, кто тебя понимает...
На вечернем ветру
Так странно... Я собирался записать совсем другую книжку-пластинку, а получилась эта: полынь с нотками лаванды и горький миндаль. Но ты, пожалуйста, не грусти, когда будешь её читать, ладно? Разве совсем чуть-чуть...
Так странно... Мы с тобой сто лет назад уже придумали все эти песни, которые услышали сегодня первый раз. Мы изобрели кучу интересных бесполезных штук и открыли что-то, что может и не стоило открывать, а уже потом Колумб и все остальные...
Мы даже любовь нашли. Но с любовью это случайно вышло. Это нам повезло.
А помнишь наши с Тимкой уличные концерты? Тим сказал мне про нас с тобой как-то:
- Вы - самая лучшая пара, какую я только знаю.
- Но мы же... не вместе, Тим.
- Это странно, но именно поэтому вы - лучше всех.
А так и не написанную книжку про летний дождик в декабре, в которой мы вспоминали, что с нами будет завтра, не забыла? Или это были не мы? Странно так...
Тёплый вечерний ветер качает ветки знакомых деревьев в жёлтых отблесках фонаря, за деревьями то покажется, то спрячется далёкое светлое окошко. Так странно... Я и сам не понимаю, почему всё так изменилось вдруг, почему ко мне вернулась надежда, и надежда на что, но чувствую ясно: я возвращаюсь куда-то, где и не был вовсе, но только там - всё настоящее. Это мой несбывшийся Париж, наверно... Там наш дом у леса на Лосевской улице, в Париже ведь тоже наверняка есть Лосевская улица; там ты стоишь в свете уличного фонаря, задумчиво поправляешь русые волосы, улыбаешься тихонечко.
Ты ждёшь меня на вечернем ветру.