Пряный запах ромашковой нежности
над ленивым простором полей
разливается сном безмятежности
нерастраченных солнечных дней.
Недвижим, как у края над пропастью,
жаркий полдень глядится в зенит,
и, вздыхая малиновой робостью,
дальним эхом зарницы звучит.
Вечера – колыбель и спасение
мягкой тенью в усталой реке,
утешают слезами забвения
на горячей июльской щеке.
Рассыпается звёзд расстояние
в чёрный саван короткой ночи,
и сгорая костром покаяния
ни о чём и о чём-то молчит.
Неуёмной тоскою пророчества
по утру занимается даль,
и немного, но всё-таки хочется
окунуться в прохладный январь.