Дорогие друзья!
Для удобства тех, кто, как и я, больше любит читать глазами, чем слушать ушами, публикую подборку, представленную в эфире «Турнира поэтов» 8 августа 2018 года. Буду искренне благодарна, если вы найдете минутку проголосовать за понравившегося поэта здесь: http://www.stihi.ru/tv/turnir2018/27
Заранее огромное спасибо за внимание!
***
ТАТКА
Маме
Татка, не плачь. Это время такое гнилое.
Если не мяч, так развод, не развод, так киста.
Лето – как мачеха: серое, дымное, злое.
Грязной водой размывает опоры моста.
Татка, я выросла видишь какая большая?
Ноги стоят на земле, голова – в облаках.
Спит в волосах журавлей перелетная стая,
И прорастает лопух на немытых руках.
Я подержу тебя в теплых чумазых ладонях.
Здесь не бывает ни ветра, ни мокрых снегов.
Татка, твой мяч никогда, ни за что не утонет.
Я эту реку не выпущу из берегов.
Татка, вот деньги. Возьми и настрой фортепьяно.
Я до утра подлатаю трухлявый мосток.
Гаммы Шопена толпятся и плачутся пьяно,
Ходит во тьме ходуном золотой молоток.
Татка, мы живы. За нами последнее слово.
Брезжит за мутными окнами зимний рассвет.
Можешь играть без опаски. Я выловлю снова
Мяч из реки, у которой названия нет.
ЛЕТА
У дерева жизни и смерти серебряный корень,
Кора костяная: ударишь, и эхо несется.
Внизу – непроглядный мазут изначального моря;
Вверху – негатив облаков с полукружием солнца.
Оленьи рога вместо веток; из каменных почек
Железные листья, которые ветру не сдвинуть,
Рождаются с матовым блеском, и в северной ночи
Им вечно звенеть и над темными водами стынуть.
Я каждую полночь, разбужена смутной заботой,
Сижу на ветвях костяных и гляжу в эти хляби.
Зеленые своды пустого подземного грота
Подернуты рябью.
Как холоден мокрый подол домотканого платья!
Тяжелый кувшин не удержишь больными руками.
Но снова прилив – и досадная слабость некстати.
Все льется по кругу живая,
бессмертная память.
КОРЕНЬ ЖИЗНИ
М. Пришвину
Олень-цветок, стригущий нежным ухом
(Как будто карта мира – шкура в пятнах),
Идет по снам моим со странным звуком,
Звериным топотком, копытным стуком,
И говорит доверчиво и внятно:
– Ты станешь храбрым юным капитаном,
Добудешь корень зрелого жень-шеня.
За азиатским золотым туманом
Не унижай ни пулей, ни капканом
На водопой пришедшего оленя.
Не соблазнись целебными рогами,
Не трогай ланки с малым олененком –
И красными февральскими ночами,
Когда ваш бог уже не будет с вами,
Так пощадят и твоего ребенка.
Как тонкий рог сайка, в рассвете мглистом
Зеленый луч отчаялся пробиться,
И в тишине задумчиво и чисто
Судьбу мою, как медное монисто,
Вызванивает узкое копытце.
ПАМЯТЬ
А если спросит кто-нибудь меня,
Как жили мы с тобой в тот год на свете,
Я, в памяти имен не сохраня,
Отвечу, что мы были только дети.
Что мы хотели жить не так, как все,
Но оказалось – все хотят того же;
Что время в среднерусской полосе
В людей глядится ласковей и строже…
Когда в пустые легкие войдет
Январский воздух, голубой и колкий,
Я запущу, как мячик, память влет –
Мы жили счастливо, хотя недолго.
ПРОЩАНИЕ С ГЕРОЕМ
Когда ты поднимаешься с листа –
Двухмерный, голый, в пятнах свежей краски –
Душа твоя бумажная чиста,
А имя не нуждается в огласке.
Ты прячешься стыдливо в переплет,
Пока я вырезаю белый китель.
Под ножницами трескается лед –
Твоя трехсотстраничная обитель.
Ты в профиль тоньше бритвы. Встань анфас.
Ступи на стол, потом на пол немытый.
Я вижу в глубине чернильных глаз
Любимый образ, мною позабытый.
Теперь иди и не смотри назад.
Тебя ждет мир, осенний и прекрасный,
И золотой ручей, и дымный сад,
И Млечный путь, по-августовски ясный.
Неси, как знак, высокое чело,
Прямую спину, плечи в эполетах.
Четыре года было мне светло,
Но нужно отпустить и это лето.
Вернись за мной в холодный, темный год,
Когда не станет совести и чести,
И поклянись, что смерть сейчас пройдет,
А дальше – новый том, но вместе.
Вместе.