Воистину еврейки пожилой
Мне хочется узнать мировоззренье,
А представляет же она собой
Пример добра и мудрого терпения.
В ней жизнь – неиссякаемый родник,
Вселяет в окружающих надежду, -
Устами, если кто к нему приник, –
То жить им будешь радостней, чем прежде.
Глоток воды из чуда родника
Вселяет веру, страсть и жажду жизни.
И в вас уже не образ слабака, –
Боец, готовый драться даже с гризли.
И мы с женой давно из родника
Берём благотворительную воду.
Она и лёгкая её рука
Врачует в вёдро нас и в непогоду.
Как познакомились – не помню я.
Да это в принципе не так уж важно.
Мы стали вроде бы одна семья
Она проста, чиста, не эпатажна.
И с ней мы учимся уменью жить.
Не плакать, не страдать, а улыбаться
И Мир в любых условиях любить.
За жизнь, здоровье и любовь сражаться.
Хочу узнать - откуда тот исток,
Где черпается жизненная сила.
Быть, может ей наследовал пророк?
Иль предков это становая жила?
Водил пророк евреев сорок лет
Пустыней, выжигая в душах рабство.
И чувства рабства сейчас в помине нет.
А испокон присуще чувство братства.
Она прошла такой же в жизни путь,
А может быть и круче и сложнее.
Возможно и в причинах этих суть,
Что сделали живучей и сильнее.
Её биографический рассказ
Послушай, уважаемый читатель.
Он был рассказан мне не напоказ,
То был души прекрасной показатель.
Часть 1-я
Я родилась на псковщине давно,
И многое по жизни позабыла.
Мне девяносто два, но всё равно
Я помню то, что дорого мне было.
Наш род живёт во Пскове второй век.
Бежал наш дед от голода из Польши.
Стекольщиком был, добрый человек,
Не помню ничего о нём я больше.
В трёх войнах мой участвовал отец.
Двух мировых и финской был участник
По жизни – трудоголик и творец.
Ходил всё в гимнастёрке – в будни, в праздник.
Был арестован он в тридцать втором
За золото – кольцо носил на пальце.
ЧеКа его мурыжала потом
Два месяца в замызганном подвальце.
Перед войной наш род был небольшой.
Всё женщины, один отец – мужчина.
Но были мы дружны между собой,
Традиции тому были причиной.
Поведала я кратко о семье.
Теперь же основная моя повесть :
О близких, о друзьях и о себе,
Всё то, что мне подскажет память, совесть.
В посёлке Ям крестьянским там трудом
Студенты встретили войны начало.
Как с неба ясного ужасный гром –
Известие войны врасплох застало.
За день и ночь, пройдя сто вёрст пешком,
Я оказалась в возбуждённом Пскове.
Ждал растревоженный меня мой дом,
К исходу было всё уж наготове.
Отец наш был начальник небольшой.
Контора совершала перевозки.
В его хозяйстве транспорт гужевой, -
Работали по области всей псковской.
Исход из Пскова только на восток,
Но железнодорожный путь не годен.
Всем доказать сотрудникам он смог,
Что путь по большаку пока свободен.
Всё лето по опасному пути
Шли на восток, перетерпев невзгоды.
Часть бОльшую пришлось пешком идти, -
Экспроприировали все подводы.
Забрали лошадей для нужд войны.
Довольствовалисьв клячами слепыми.
И дальше на восток идти должны,
Остаться, чтобы просто нам живыми.
А по дороге, в первые же дни,
Охотились за нами мессершмиты.
В них ассы - развлекались так они.
На той дороге многие убиты.
Всплывает часто в памяти моей, -
Вой самолёта тот в пике противный,
И яростно смеющийся злодей,
Что поливал свинцом людей обильно.
Убитых хоронили у дорог.
И много тех могил, что безымянны.
Оставшийся в живых, всю жизнь не смог -
Я верю, позабыть тот путь бесславный.
Вдоль большака могилы, павший скот.
Раздувшись, к небу он взывал ногами.
А по большаку измученный народ
Шёл на восток со стоном и слезами.
Однажды видели мы страшный бой.
Бой соколов с фашистскою армадой.
И души рвал нам всем предсмертный вой,
Когда наш самолёт за лесом падал.
Под Старой Руссой вдруг десант напал.
И хорошо, что лес был недалёко.
Но тётю Софью он врасплох застал,
От страха помощи просила Бога.
Фашисты увезли её во Псков,
Собрали в нём оставшихся евреев.
Вердикт для них всегда один готов,
И памятник над ними не белеет.
Потом во Пскове рассказали нам, -
Была расстреляна с сестрою Нюрой.
Над рвом расстрелянных стоит не храм, -
Скорбящий, старенький лишь клён понурый.
Нет, худа без добра, нам путь помог
Изжить в себе и страх и кризис воли
За тех, кто с нами вырваться не смог
Мы поклялись отмстить фашистской своре.
Не знаю, что произошло со мной?
Всевышней, Божьей милостью, наверно, -
Закрылся застаревший недуг мой,
Зарубцевалась в лёгких вдруг каверна.
Сильнее сделал нас этот поход.
Окрепли верой мы в свою Отчизну.
Опасности сплотили весь народ,
А, значит, справим мы фашистам тризну.
Мы в Рыбинске взошли на пароход.
В Ульяновск нас направили по Волге.
Шёл на восток измученный народ.
И путь наш на восток ещё был долгий.
По Каме мы попали в Пермский край.
В вагончики метро нас поселили.
Пусть без тепла, но это был, как рай,
Буржуйками вагончики топили.
В вагонах мы прожИли до зимы.
Отец наш подхватил дизентерию.
Но это только часть нашей сумы,
Тогда нам было не до эйфории.
Нам, беженцам, страданья помогли
Проникнуться друг к другу уваженьем.
«Корабль» не оказался на мели.
Он плыл по полноводью в пункт призренья.
И этот пункт призренья был Джамбул.
Казахский сытый, только грязный город.
Там впали все в обжористый загул.
Мы ели дыни, хлеб, забыв про голод.
Направили на курсы медсестер,
В моём активе год мединститута.
Тем курсам благодарна до сих пор
И благодарность та – жива покуда.
Казахи добрый, дружеский народ.
Гостеприимству не было предела.
И двадцать первый век пришёл и вот,
Как прежде мы дружны, скажу я смело.
С началом той большой беды – войны
В Джамбул бежали парни из Кавказа.
Призваться в армию они должны,
Но это было им страшней проказы.
Тяжёлый, грубый то был контингент.
И в основном ингуши и чеченцы.
Был каждый - криминальный элемент.
Изгои и народа отщепенцы.
С работой не стоял тогда вопрос.
Работала сестрой в инфекционке.
Работали, ну, просто на износ.
Мы были в центре жизни – не в сторонке.
Я в мае, в сорок третьем в сыпняке
Слегла и долго пролежала в коме.
Но пронесло и снова по реке
Я поплыла, но в сладостной истоме.
Подстрижена под ноль и худоба,
И, что увидел он во мне - не знаю?
Но верно такова моя судьба,
И до сих пор его я вспоминаю.
Он был поляк, красив, как Аполлон.
Галантный, словно шляхтич настоящий.
То время для меня, как дивный сон.
Остался в сердце взгляд его манящий.
Всё баловал подарками меня,
И был со мной он искренен, бесспорно.
И я сдалась, его в том не виня.
Потом купались с ним мы в речке горной.
Ох, как же та водичка холодна,
Но сердце горячо моё всё билось.
Любовь! Явилась к нам она,
Как неба вдруг негаданная милость.
Он - первая любовь. Я ей живу.
Мечтаю, чтобы стал ночами сниться.
Как вспомню – улыбаюсь, не реву.
То в рукаве была моя синица.
В Россию от нацистов он бежал.
Отправили в Сибирь – был не надёжен.
Впоследствии он в Казахстан попал,
И там он поднадзорен стал, похоже.
Мой Сергиуш прекрасный кавалер.
Внимательный, изысканно галантный.
Российским мужикам он не в пример.
А внешностью смотрелся импозантно.
Призвали меня в госпиталь служить,
Сестричкой в отделенье инвалидов.
Вовеки мне то время не забыть –
Страдания, увечья, боль, обиды.
А шёл уже четвёртый год войны.
Была девчонкой я двадцатилетней.
Победные нам снились уже сны,
Мы верили в победу беззаветно.
Сестрички мы – носилками должны
Носить всех изувеченных с платформы.
Вот потому и согбенность спины
Меня сейчас уродует сверх нормы.
Ох, много было их без рук, без ног.
Мы плакали, но плачем не поможешь.
Не каждый совладеть с бедою смог,
Тоску их глаз я вспоминаю тоже.
Я помню – Пивоваров Александр.
Он рослый был, спортсмен из Ленинграда.
Без рук, но выглядел он, словно гранд, -
Случайно взорвалась в руках граната.
Покончить Саша всё хотел с собой.
Просил у нас он снадобье – отраву.
Но сёстры увлеклись его судьбой,
Ему нашли сударушку – любаву.
Водила Валя Сашу в туалет,
Штаны ему снимала, одевала,
Являлась для него - авторитет,
Впоследствии женой надёжной стала.
Ему протез поставили потом.
Матросские надели также брюки.
Всё было остальное же - при нём.
Впоследствии родились дети, внуки.
Есть Пивоваров – диктор НТВ
На Александра очень он похожий.
Такой же крепкий, как из ВДВ.
И диктор обстоятельный, хороший.
Кто он ему? Хочу я всё узнать.
Мечтаю, чтобы внуком был, конечно.
Но остаётся только лишь гадать.
Я в возрасте, а время скоротечно.
Мы долго переписывались с ней,
Ну, с Валей Пивоваровой и с Сашей.
Она прислала фото их детей,
Он партработником потом стал даже.
Тулузов, наш начальник, сообщил
О Дне Победы, мы все ликовали.
Он еле, еле нас угомонил,
Так долго мы Победы нашей ждали!
Оригинальный сделали салют,
Салютом были перья из подушек.
Мы знали, в день победы, пушки бьют,
У нас же не было салютных пушек.
На радостях мне преподнёс сюрприз
Солдат - Володей, помню, называли.
Он предложил мне свадебный круиз
На родину, куда – то в Забайкалье.
Он был калекой и без ягодиц.
Сказала вежливо и осторожно,
Заметив настороженность всех лиц:
«Помолвлена я. Это не возможно».
Я не могу забыть солдатских глаз,
И не могла привыкнуть к этой боли,
С которою смотрели каждый раз,
Они на нас с надеждой лучшей доли.
Любовью не иссяк рассудок наш.
Для нас все были, вроде, как родные.
Наелись вместе мы солдатских каш,
Циничными не стали, как иные.
Непобедимым сделало народ
То время - лихолетья и страданий.
И память о героях в нас живёт,
О, их, незабываемых деяньях.
Часть 2-я.
Я в августе, году сорок шестом
Вернулась в Псков, закончив свою службу.
Разрушен город, храмы, церкви, Кром,
Но вера всё ж жила в любовь и дружбу.
Была тогда ещё я молода,
Но позади победа, жизни опыт,
А впереди надежды и года,
Успеха слышала я гулкий топот.
Направлена я в госпиталь была.
Тот госпиталь был для военнопленных.
Как хорошо, что через год ушла,
А то бы взорвалась я непременно.
Лояльные в нём были в основном,
Но и фашистов – извергов хватало,
Пусть Клятва Гипократа, всё ж потом
Подальше от греха от них сбежала.
В Компартию вступила вскоре я.
В сорок восьмом, я помню, это было.
И новая возникла колея,
В Обкоме Красного Креста служила.
Читала лекции для медсестёр
По области, и в городах и в сёлах.
И личной жизни не было с тех пор:
Работа, выезды, отчётов ворох.
Четыре года жизни никакой.
Нет ни семьи, детей, а также мужа.
Я по скобарски не ушла в запой,
Но на душе и в сердце была стужа.
Наш город поднимался из руин.
Калек войны во Пскове было много.
Но из моих, хотя бы был один,
Не встретила его – и, слава Богу.
Вот ты мне, Анатолий, рассказал,
Что тех калек, что были одиноки,
Убрать всех с улиц Сталин приказал,
Чтоб не было от них властям мороки.
Куда они исчезли, милый друг?
Поведай правду, коль она известна.
И не ходи всё около – вокруг,
А говори, как есть, хоть и не лестно:
«Героев - калек той страшной войны
Загнали всех по товарным вагонам.
Изгоев этих, предАвшей страны,
Отправили на Валаам и зонам.
Других героев в казахской степи
Безжалостно всех расстреляли просто.
Ты там обелиски им не ищи,
И нет в степях для героев погоста.
Я помню - пусть много уж лет прошло, -
В домах призренья живут, мол, прекрасно.
И кто же ответит за это зло?
Звучит мой вопрос, как всегда, напрасно.
Лишь память живёт там, где Валаам,
Им обелиск стоит, страной забытым.
Народ не знает ничего про срам,
Властями до сих пор в архивах скрытом.
В душе растёт навязчивый вопрос.
Позор истории страны, народа.
И кто в стране ответственность понёс?
Замалчиваем всё - кому в угоду?
А ваших подопечных, верю я, -
Которых Вы выхаживали сердцем,
Погибло много, просто так, зазря.
Не делали такого даже немцы».
« Вот почему не встретила я их
На улицах, базарах в нашем Пскове…»
Ну, что тут говорить, и я затих,
Прервал я свой рассказ на полуслове.
Она продолжила про жизнь рассказ:
«Я встретила, запала на цыгана.
Как в фильме том, что любят так у нас.
В простого парня, даже хулигана.
Мы жили дружно, да, он выпивал,
Но это как – то нам и не мешало.
Скажу я прямо - нежный он бывал.
Я с ним о многом, просто, забывала.
Не сладкую мой Саша жизнь прожил.
В сорок втором семья его погибла.
В бедро он раненый осколком был.
Беда ножом в судьбу его проникла.
Собрали немцы группу псковичей, -
Фашисты их на запад увозили.
Случайно, или по наводке чьей
Их наши самолёты разбомбили.
Немецкий офицер парнишку спас,
Отвёз в военный госпиталь, в ПечОры.
Гуманность проявилась в этот раз, -
Возможно, побывал у нас в ПушгОрах.
Здоровый от природы был малыш,
И поправлялся Саша быстро очень.
Потом его забрал к себе латыш,
На ферму взял работником, короче.
А оказался тот латыш врачом.
На хуторе погибли все мужчины.
Война по роду огненным мечом
Прошлась, Мужчина он один отныне.
Осталось только: женщины, земля
И память о большом и дружном роде.
Он приютил парнишечку не зря.
И Саша стал ему за сына, вроде.
Учил, его, и сеять, и пахать.
Слесарить, плотничать, «столЯрить» тоже.
Скотину, птицу, живность обряжать
И землю научил любить, похоже.
Твердят – цыган не приучить к труду.
К труду крестьянскому, к земле тем боле,
Что им предписано быть на роду
Свободными детьми природы, воли.
Но верю я – земля всем мать родна.
В ней сила всех народов и истоки.
Цыган – кузнец, жестянщик и она
Все может излечить в мирУ пороки.
Отец приёмный Сашу полюбил.
Он стал ему родным, любимым, близким.
Прошла война, все силы приложил,
Чтоб в техникуме выучился рижском.
И, Саша стал лекальщиком потом.
Профессия почётная и в спросе.
Вернувшись в Псков, он в городе родном
Востребован был в данном проф. вопросе.
Он был меня моложе на семь лет,
Но было это незаметно впрочем.
Тоскую я о нём, всё нет, да нет
Хочу услышать его голос очень.
Ему была – любовница и мать.
Женой была, доверенной подругой.
Могла я ревновать, ругать и ждать.
Он был моим мужчиной, мужем, другом.
Был Саша сильным, крепким мужиком.
И был умелым – всё в руках горело…
И без него осиротел мой дом,
И жизнь, душа моя осиротела.
Случайно умер – врач в том виноват.
Застряла в горле косточка – и что же?
Тянули с операцией и мат
В рассвете сил, мой, получил, хороший.
И этот ген евреев и цыган
Живёт во внуках, правнуках всех, тоже.
И потому мне Богом, видно, дан
В награду долгий век их зреть, похоже.
Во сне сказал недавно Саша мой:
«Столетнею старухой, вижу, стала.
Прости, Елена, расстаюсь с тобой.
Цыганка мне молодку нагадала».
И я ему сказала неспроста:
«То я девицей прилечу, любимый.
Сомкнутся страстью хладные уста,
И снова будем мы с тобой едины».
Рассказу моему пришёл конец.
Я верю – жизнь прожИта не впустую.
Не упрекнёт во лжи меня Творец,
И жизнь, людей, и мир земной люблю я.
……………………………………………
Воистину еврейки пожилой
Так потрясло меня повествованье,
Не мог я долго совладать с собой, -
Вся жизнь её на благо созиданья!
И понял я – здесь не причём пророк.
Причиною – Советская эпоха,
Лишь уникум такой взрасти в ней смог.
И не ищите в выводе подвоха.
Понятие «Советский человек»
Уж кое-где забыто постепенно.
Но только он прославил прошлый век,
И этот век прославит непременно.
Спасибо ей – еврейке пожилой,
Впитавшей дух советского народа.
Она пример и зримый и живой, -
Как нужно нам сражаться за свободу.
8. 05. 2016 г.