Я долго краски подбирал, как ноты северный Карузо
и ждал, когда проснётся муза, когда наполнится бокал,
когда сомнения Сатира украсят мудрость Соломона,
когда промокшие гондолы собьются в стаи кораблей -
я ничего не знал о ней, а только имя, просто имя
и ароматы лунных лилий в кровосмешении морей.
Я ничего не знал о той, что обезглавила закаты,
и снился мне всё тот же сон и затонувшие фрегаты...
я пил вино и не пьянел, я был трезвее Диониса,
а ты невыносимо близко звучала музыкой во мне.
И целовал я наизусть созвездья выцветших вселенных,
и капли жемчуга на венах казались лунными на вкус,
и я, хмелея, пил с лица несовершенство этих линий,
и похищал аквамарины и чёрный жемчуг у скопца.
Я ничего о ней не знал, не слышал ливня пиццикато,
не видел выпитый бокал с багровой росписью заката,
где виноградная лоза себя рисует на палитре,
а верноподданный алхимик спит, широко закрыв глаза,
и та, сошедшая с небес, нальёт вина ему привычно
и станет женщиной обычной, земной и тёплою, как хлеб.
А он, причастный к красоте, постигший тайну кода красок,
не вспомнит формулу несчастья,
любовь рисуя на холсте.