ДРУЗЬЯ, ВЫШЛА В СВЕТ МОЯ КНИГА ИСТОРИКО-ФИЛОЛОГИЧЕСКИХ ОЧЕРКОВ "ВСЕЛЕННАЯ "МАСТЕРА И МАРГАРИТЫ. ПУШКИН В РОЛИ БЕГЕМОТА". НИЖЕ ПОМЕЩАЮ ГЛАВУ ОДНОГО ИЗ ОЧЕРКОВ (О ВРЕМЕНИ ДЕЙСТВИЯ РОМАНА), ЧТОБЫ ВЫ МОГЛИ ОЦЕНИТЬ, С ЧЕМ ИМЕЕТЕ ДЕЛО. ЕСЛИ ЕСТЬ ЖЕЛАНИЕ ПРИОБРЕСТИ, ОБРАЩАЙТЕСЬ на мою почту sfim56@mail.ru .
**********************************************
Те, кто не читал моих очерков "Вселенная "Мастера и Маргариты", часто говорят:
-Ну что там ещё можно откопать?! Роман перелопатили уже сотни, если не тысячи исследователей. Ты что, самый умный?
Насчёт самого умного утверждать не буду. Но я, пожалуй, один из самых въедливых и упорных. Подавляющее большинство филологов не слишком увлекается текстологией, сравнением разных редакций романа, но самое главное - знатным булгаковедам некогда заниматься ИСТОРИЕЙ. Историей страны, быта, вещей, моды и проч. А без этого многое в "Мастере и Маргарите" остаётся за кадром. Например, многим булгаковедам трудно понять, что время в романе АМБИВАЛЕНТНО, то есть здесь на равных сосуществуют события 20-х - 30-х годов, которые совершенно несовместимы. Я просто приведу одну главку из моего очерка о времени романа - "Катафалк и тележка с газировкой".
**********************************************
БУЛГАКОВ СОЧЕТАЛ НЕСОЧЕТАЕМОЕ СООБРАЗНО ТОМУ, как того требовала ткань романа и развитие повествования. Порою он изменял приметы времени и антураж, если это диктовалось сюжетом.
Вспомним сцену из 19-й главы романа, в которой Маргарита наблюдает похороны Берлиоза:
«Сквозь шум города всё отчётливее слышались приближающиеся удары барабана и звуки немного фальшивящих труб.
Первым показался шагом следующий мимо решётки сада конный милиционер, а за ним три пеших. Затем медленно едущий грузовик с музыкантами. Далее — медленно двигающаяся похоронная новенькая открытая машина, на ней гроб весь в венках, а по углам площадки — четыре стоящих человека: трое мужчин, одна женщина… Растерянные лица были и у пеших провожающих, которые, в количестве человек трёхсот примерно, медленно шли за похоронной машиной».
Ну и что? – спросит читатель. Похороны как похороны. Что в них особенного?
А давайте для начала обратимся к черновикам романа 1928-1929 годов. Здесь в шестой главе «Марш фюнебр» («Похоронный марш») повествуется о тех же похоронах. Вкратце её содержание таково. Бежавший из больницы Иванушка появляется на похоронах в виде трубочиста. Овладев повозкой и телом друга, он мчится по Москве, сея вокруг ужас и панику. От такой езды покойник "вылез из гроба", и у очевидцев сложилось впечатление, что он "управляет колесницей". В конечном итоге колесница вместе с гробом сваливается на Крымском мосту в Москву-реку, но Иванушка чудом остаётся жив, упав до этого с козел.
Разницу улавливаете? Это довольно просто. В ранней редакции фигурирует повозка с впряжёнными лошадьми, в окончательном тексте – грузовик.
Обращаю ваше внимание на разницу не случайно. Дело в том, что описание похорон относится к разным периодам. В 20-е годы прошлого века принято было везти покойника именно в катафалке. И лишь в 30-е положение изменилось.
Прекрасно подчёркнуты эти метаморфозы в мемуарах старого москвича Юрия Александровича Федосюка «Утро красит нежным светом…» о его детских годах в Москве 1920-1930-х годов:
«...Внезапно обычные городские шумы заглушаются торжественными звуками духового оркестра. По центру медленно шествуя похоронная процессия. Милиционер жезлом останавливает движение — замирают на месте трамваи, извозчичьи пролётки, грузовики, телеги. Шестёрка лошадей, украшенных султанами из перьев, запряжённая цугом, катит белую колесницу с гробом под балдахином — катафалк. По сторонам катафалка торжественно шествуют мужчины в белых хламидах и в цилиндрах — факельщики. Один из них ведёт под уздцы переднюю лошадь. Почему факельщики? Объясняли, что когда-то они несли вокруг гроба зажжённые факелы. Позади — духовой оркестр, играющий скорбный марш. Сразу за катафалком — длинная траурная процессия. Весь длинный путь до кладбища надо проделать пешком — такова традиция. Разве только вдове и матери покойного разрешается ехать за гробом в нанятом извозчичьем экипаже. Вся процессия, включая экипаж, двигается со скоростью пешехода. Иногда гроб красный — стало быть, хоронят коммуниста. В этом случае оркестр играет не Шопена и не Бетховена, а старый революционный траурный марш, музыку и слова которого я хорошо помню:
Вы жертвою пали в борьбе роковой
Любви беззаветной к народу,
Вы отдали всё, что могли, за него,
За жизнь его, честь и свободу!
Позади гроба — друзья и соратники, беловолосые, седоусые мужчины во френчах, участники трёх революций. Кое у кого на груди поблёскивает редкий в то время орден Красного Знамени. Женщины в высоких ботинках, старомодных шляпках с траурной вуалькой…
Позднее коммунистов стали хоронить в открытых грузовиках, борта которых были обиты красным кумачом с чёрной каймой. Оркестр помещался в другом грузовике, но провожающие шли пешком, и вся траурная процессия двигалась со скоростью пешехода…
Со второй половины 1930-х годов появились похоронные автобусы со специальным постаментом для гроба. Близкие сидели вокруг гроба, остальные ехали позади, в обычных нанятых омнибусах или же в легковых автомашинах. Никто уже не шёл, все ехали. Поначалу моторизованные похоронные процессии двигались с траурной медлительностью, потом всё чаще стали набирать скорость, а ныне уже ничем не отличаются от обыкновенного скоростного транспорта. Спешим, спешим! Не только на жизненных путях торопимся, но даже и по дороге на кладбище!»
Конечно же, Булгаков не мог не замечать этих перемен. Например, в дневнике Елены Сергеевны Булгаковой есть даже запись от 9 ноября 1933 года: «Сегодня хоронили Катаяму, японского революционного деятеля. Была остановка движения. Екатерина Ивановна (Серёжина воспитательница) с Сергеем попали в самую гущу. М.А. уверял, что они, как завзятые факельщики, шли долго за гробом со свечками в руках, низко кланяясь при этом и крестясь».
Михаилу Афанасьевичу приходилось участвовать и в других похоронах, причём, так сказать, в качестве участника траурных мероприятий. О чём свидетельствует, к примеру, запись в дневнике Елены Сергеевны Булгаковой в 1937 году: «15 апреля. Позвонили из Союза писателей, позвали М. А. - в караул почетный ко гробу». Так что впечатлений у него хватало.
Итак, мы видим, что Булгаков со временем изменяет описание процедуры похорон, чтобы приблизить её к современной действительности. Ну и что? – можете сказать вы. Это только доказывает, что писатель в поздних редакциях переносит время действия романа в 30-е годы и соответственно меняет реалии. Значит, правы те, кто настаивает на 1930-х годах как единственно верной дате!
Не будем столь категоричны. Мы уже привели много всякого рода деталей, которые прямо указывают и на 1920-е годы. И одна из них встречается буквально на первых страницах «Мастера и Маргариты». Помните, друзья страдают от жары и ищут, где бы напиться:
«Попав в тень чуть зеленеющих лип, писатели первым долгом бросились к пёстро раскрашенной будочке с надписью "Пиво и воды"…
– Дайте нарзану, – попросил Берлиоз.
– Нарзану нету, – ответила женщина в будочке и почему-то обиделась.
– Пиво есть? – сиплым голосом осведомился Бездомный.
– Пиво привезут к вечеру, – ответила женщина.
– А что есть? – спросил Берлиоз.
– Абрикосовая, только тёплая, – сказала женщина.
– Ну, давайте, давайте, давайте!..»
Но, если Булгаков сознательно изменил процедуру похорон соответственно духу времени, неясно, отчего он оставил эту самую будку «Пиво и воды». Не мог же он не заметить того, что уже в начале 30-х годов эти палатки… исчезли! Да-да, не стало их в Москве где-то после 1932 года. Они были характерны именно для 20-х годов прошлого века. Вот что пишет тот же Юрий Федосюк о 20-х годах:
«В конце бульвара, у Мясницких Ворот, теснились квасные будки частников. Сейчас известен только один квас — хлебный, тогда же было великое множество сортов: яблочный, грушевый и даже «дедушкин» и «бабушкин»… Продавался и морс, всегда красный, кажется, из клюквы.
Кстати, продавцы кваса и морса продавали свои напитки не из стаканов, а из кружек и мыли эту посуду не водяным фонтанчиком, а погружая кружки в невидимое для покупателя стоящее в их ногах ведро. Не исключено, что все кружки полоскалась в одном и том же ведре».
Федосюк затем рассказывает о 1932 годе:
«Вместо квасных палаток в Москве появились коляски, с которых торговали газированной водой. Автоматов тогда не было – торговали только живые продавцы. Пять копеек – стакан без сиропа, десять – с сиропом».
Замечаете разницу? Не только в том, что палатки заменены тележками, но и кружки тоже заменены стаканами. (Впрочем, значительно позже, уже в послевоенной Москве, будки "Пиво-воды" появляются снова).
Таким образом, очевидно: писатель прекрасно осознавал, что смешивает две реальности. Из одной он берёт квасные палатки, из другой – тёплую газированную воду и стаканы. Но, ежели он так поступал, значит, имел на то свои причины, не всегда понятные для нынешнего читателя.