Петергофские фонтаны знамениты красотой,
атмосферою нирваны, да волшебною водой.
Но берёзовые кущи не уступят никому
в колдовстве зелёной гущи по внушению уму
самых разных размышлений под аккорды пенья птиц,
удивительность волнений в фотосъёмке птичьих лиц….
Вот какая-то особа, прокричав, влетела вглубь,
затрещала кинопроба, чтобы снять хоть что-нибудь.
Был тот Птиц – разведчик Штирлиц, притаившийся в ветвях,
не любитель фото-мыльниц и страдающий в любвях.
Он радистку Кэт, волнуясь, ждал, а снизу – Борман-враг,
потому и маскируясь Птиц стал призрак, это факт!
Призрак, нет ли, Приведенье…? Но в берёзовой листве
ощутилось вдруг волненье и пытливость в голове!
В голове моей, не Макса Отто Штирлицевой фон,
(извините за бестактность), разразился Марлизон!
Там они Дроздов ловили, а у нас «какой-то Птиц»
в Петергоф, свалив от пыли, да от Питерских бесстыдств,
конспирироваться в кронах ослепительных берёз….
Кто? Обычная Ворона!? Риторический вопрос…
Нет! Вороны Петербурга – агентурная братва,
с лёгким шармом демиургов в похищении добра,
но умнейшие созданья и ценители красот,
божьи твари Мирозданья, иногда наоборот:
воплощенья чертовщины да подобной ерунды,
оттого и без причины любопытствуют умы
всё пытаясь заприметить, щёлкнуть в кадр любовь ворон….
Ох! И носятся, как дети «Кар-р-р…» приняв за вещий звон!
А вороны равнодушны к нашим сутолокам дней,
интерес им наш не нужен, автономия важней,
но конфликт и авантюра превалируют везде,
потому литература чтит сюжет вороньих тем.
Можно долго в этом плане безответственно трындеть,
есть лепёшки на сметане, глупой думкой богатеть,
только хочется воронам взрыва царственной любви,
чтоб шутливым лексиконом не скрывать всех чувств души.
фото Татьяны Мировой