Кому зачем глухая ночь,
А Федору для размышлений.
Во власти сильных впечатлений
Он отогнать не может прочь
Тоски о будущем. Такое
Случалось с ним в шестнадцать лет
И позже: как шахтер в забое,
Нося во лбу бессонный свет,
Долбил он черную тревогу
С надеждой, раздобыв тепла,
Построить счастье понемногу.
Но быль размеренно текла,
Мечты бледнели, сердце вяло,
Полжизни минуло с тех пор,
Как он придумал разудало
Ровесницам наперекор
Найти из них одну святую,
Чтоб страсть до свадьбы затаить
И о деньгах не говорить,
Саму любовь любя. Впустую
Морозов грезил, зря искал,
Он опровергнут был с оттяжкой.
Три года искренний нахал
С подругой книги обсуждал,
Религию и нежной ляжкой
Не смел прельститься, а она,
Читав Набокова и Гессе,
Была другим умом умна,
Париж предпочитала мессе
И программиста – чудаку
С совиной тенью под глазами.
Философ зачеркнул строку,
Перетерпел удар цунами.
Затем еще, еще попытка
К себе внимание привлечь
Красавиц, у которых речь
Заходит далее избытка
Нарядов, метров и кино,
И каждый раз в ответ одно
Уклончивое удивленье.
Что было делать? Он привык
Держаться холодно, сомненье
В нем поселилось, что велик
Его удел в любви. Он даже
Порою сетовал, стыдясь,
На подлость времени, в винтаже
Свою лелея ипостась:
Бывало, прежде профессура
Жила по-барски, в те года
Он мог бы подослать Амура
Почти к любой за быстрым «Да!»,
Лишь потому, что перспективен
Доцентский статус... И противен,
И гадок этих мыслей ряд
Морозову, не на оклад
Смотрел он, выбирая дело.
А все же вывод несмешной
Свербит в мозгу осатанело:
Та потянулась за мошной,
Другие жаждут приключений,
И эта, верно, к их числу
Примкнет? Зачем ей соль учений,
Талмуды Канта на полу
И муж с черновиком в углу?
Меж тем, за окнами сереет,
Все чаще вжиканье машин.
Сознанье Федора слабеет.
Решив устроить карантин
И Насте не писать ни слова,
Он в одинокие моря
Уходит без руля, чтоб снова
С восторгом горе-дикаря
Стихию чувственного лова
Приветствовать. В зыбучей дреме
Кренятся логика, мораль,
Забота о семейном доме,
О блудных промахах печаль,
Мелькают в памяти, как свечи
На лестнице, ведущей вниз,
Периодические встречи
С соседкой бойкой, чей девиз:
Есть радости под одеялом
И без стремленья к идеалам!
Но вот и утро, и не рань.
Покой второго выходного.
Взирая в будущее строго,
Морозов платит быту дань:
Помывка пола, магазины,
Готовка, стирка, все дела,
В которых медленны мужчины.
Потом, не жалуя стола,
Ложится с книгой на кровати
(Он третьей критикой всерьез
Давно хотел заняться, кстати),
Ее листает, что завхоз
Инструкцию, и не находит
В себе душевных сил следить,
Как автор мастерски выводит
Рефлексий утонченных нить.
Оставив чтение, понятно,
Включает Федор ноутбук.
Ему сначала неприятно
Такое своеволье рук,
А впрочем, он уже согласен
Войти в пространство песен, басен,
Сенсаций, виртуальных клак –
Не для чего-нибудь, а так,
Проверить, нет ли новых писем.
О, как же мы от них зависим!
Казалось бы, денек-другой
Без нас на свете обойдутся,
Не треснет твердь над головой,
Вселенной оси не погнутся,
Казалось бы, гуляй, пляши,
Сними хомут и славь свободу
Хоть на Дворцовой, хоть в глуши,
Но интернетному народу
Всего, что в мире есть, ценней
Сумбур посланий и вестей.