Ближе к весне, когда сошёл снег и вечерами градус уже не загонял в дома, стали собираться большой компанией в одном из старых дворов Уралмашевских (где Шиверский с Синициной жильё снимали). Даже на фоне целенаправленно озеленяемого района (компенсация вредных заводских выбросов кислородом), двор выделялся разнообразием флоры: яблони, тополя, что-то хвойное, а скамейки под ними дарили молодежи (такое искомое) чувство уединённости. И было прикольно вечером под раскидистыми (но ещё голыми) ветками на гитаре побрякать народные песни. Чайф, Чиж, Сплин и Кино. Смысловые галлюцинации, Курара и Звери. Мальчики-девочки, пиво-общение. Детям мы не мешали. На корт, песочницы и качели (которых тоже - было) – не претендовали, - с детворой территориально не пересекались. Да и временные интервалы с детишками у нас таки были разные. Так что мамашки взбалмошные из двора не гоняли. Милицию принять участие в посиделках не приглашали. Хотя мы шумели изрядно (и даже ночами). Это был, наверное, единственный двор гопосяцкого Уралмаша где кроме пьяных криков и бьющегося стекла можно было услышать гитары, а на гитарах не только блатняк.
Первым с местной компанией познакомился Лёха, когда Синицына его, в дюпель пьяного, навсегда выгнала из дома. Не знаю, что там за конфликты у них происходили, но вышвырнуть человека ночью, на улицу, в чужом городе (когда пойти вообще некуда) – ультрасвирепо. На что Синицына рассчитывала? Что Лёха сядет под дверью и будет скулить: «Пусти обратно?» -наверно, но напрасно.
- Синицына! Ты – лярва! Я тебя сам бросаю, - и, долго разрыв не переживая, (к обстоятельствам приспосабливался Лёха моментально) – пошёл во двор на звук гитары: присел в сторонке, послушал, сыграл сам что-то заводное, и получил признание местной публики. Девочки пищали от восторга, мальчики завистливо следили за неуловимыми пальцами на гитарном грифе.
- Ну ка, покажи аккорды…
- Съиграй ещё!
Здесь он добавил – и напился в говно. Синицыной пришлось прощать Леху заочно, и тащить на себе его домой, потому что Шиверский самостоятельно возвращаться отказывался - новые знакомства открывали целый ворох мест временного (или даже постоянного) пребывания. Зависимость от любимой девушки стремилась к нулю.
- Ты, Синицина, меня не уважаешь! А я тебя так люблюююю…
- Любил бы- не пил бы!
- Я тебе душу распахиваюююю….
Наслушавшись Лёхиных рассказов о его культурном времяпрепровождении стали захаживать во двор и мы с Эдиком. Пили пиво, по очереди мучили гитару, переглядывались с девочками. Нас приняли сразу и полностью – без испытательного срока, недоверчивости и подъёбок. Может, потому что музыка – универсальный объеденитель, особенно «русский рок»? А может мы заполнили отсутствующую в кампании нишу всезнающих старцев? Десять лет часто - разница колоссальная.
Тесное общение с начинающими музыкантами всколыхнуло во мне тягу к творчеству, подвигло к написанию нескольких песен, одну из которых вспоминали долго:
- Артём – талант! Недоделанный гений. Неужели не слышали эту гадость про влюблённых уродов?
- Сами вы гадость. У меня уроды- хорошие!
Ты урод и я урод,
Но я ей нравлюсь – а ты нет,
Тебе конфеты-мне миньет,
А может всё наоборот?
Я приношу цветы во вторник,
А ты их даришь каждый день,
И в парках кончилась сирень,
Мы обломали всё- под корень.
Я поведу её в театр –
Ты покажи ей зоопарк,
Пока один из нас дурак-
Другой к обеду уже пьяный
С тобой засыпает она на рассвете,
И снится ей человек без лица-
Может быть ты, а может быть я
Он скажет – здравствуй моя… королева!
И припев:
И пусть она королева,
Я помню, я видел, я знаю,
Как может быть прекрасен
Каждый изгиб её тела
И пусть она королева-
Точёный базальт и мрамор,
Лишь холодные камни
И капли дождя в её венах.
Прототипом героини песни, конечно, была Лера.
Атональные аккорды резали слух, привлекая внимание, заставляя вслушиваться в текст, песня запоминалась.
Пришел май, и первая зелень на деревьях и на земле, задышалось легче и беспокойнее. Присутствие молоденьких девушек, в любой момент готовых – только дай повод - будоражило кровь. Секс витал в воздухе. А потому засиживались далеко за темно.
«Темнота – друг молодежи, в темноте не видно рожи». Несколько раз, упуская последний троллейбус, я оставался ночевать у Лёхи. Он отрубался, пьяный, а мы сидели с Синицыной на кухне и разговаривали, разговаривали… Впрочем, я выступал всегда в роли слушателя – развешу уши и чужой дивчиной любуюсь. Вопреки собственным правилам и запретам моральным я на неё запал. И она это видела. И ей это нравилось. Но сколько же в её голове было тараканов! Фантазировала на ходу, вдохновенно, сочиняя самые невероятные факты:
- Ты знаешь, я ездила на Перлошез (кладбище в Париже). На могилу Джима Моррисона.
- Зачем?
- Отвезла рисунок Лёши.
- Какой рисунок?
- Джима Моррисона. Лёша нарисовал Джима Моррисона!
- Понятно.
Позже мне Лёха расшифровывал:
- Бывает, я рисую.
- На холсте?
- Не смейся. Альбомный лист и карандаш. Иногда рисунки удачные. Я же ****ь, талантливый, слышал о перспективе и рука не дрожит, когда пьяный. Один из лучших рисунков – портрет Джима, который давным-давно выпросила у меня Синицына. Затем придумала историю – как ездила во Францию. А цель поездки – оставить рисунок на могиле Моррисона. Париж – город контрастов. Ненормальных и педерастов. Она бы там не затерялась…
- Но…не ездила?
- Понимаешь… для неё поездка реальна, хотя и происходила в воображении.
- Зачем такое придумывать?
- А я знаю? Ты у Синицыной спрашивай. И поаккуратнее. А то потечёт крыша. Она придумывает не только события. Но и людей.
- Да ладно!
- Воображаемые друзья. Не рассказывала?
Как-то часа в четыре утра Синицына вытащила меня на улицу:
- А если Лёха проснется, а нас нет? Что он подумает?
- Ты ничего не понимаешь! На меня давят стены! Я здесь задыхаюсь, - в кухне и вправду было накурено.
Мы оказались на пустой дороге, и… я увидел вживую, как течёт крыша. Синицина, прямо в пальто на асфальт проезжей части ложится.
- Присоединяйся! Смотри какое небо…
- Какое, нахер, небо? Вставай немедленно!
- Присединяйся! – и ощущение полного бессилия меня накрыло. Вот человек. Девушка. Две руки, две ноги, голова. Но что за бардак творится в мозгах? Как Лёха с ней прожил четыре года? Синицына поднялась, лишь услышав шум приближающегося мотора.
- Спину отряхни…
- Иди ты нахуй, королева красоты. В смысле- сама себя отряхни.
Я думал у меня закидоны. Что вы! По сравнению с некоторыми гражданами (гражданками) я абсолютно нормален. К Синицыной я оказался не готов. Оставив её посреди улицы, пошёл домой.
Где-то через неделю с ней порвал и Шиверский.
- Лёха, ты вкурсе что я её чуть не трахнул?
- Это как бэ предательство.
- Как бэ знаю.
- Нет, если тебе так хочется…
- Я тебя умоляю!
С Лерой общались значительно реже – работа, оказывается отнимает время. На другой конец города, тем более, когда с утра на работу – уже не поедешь. По выходным встречались. Меньше общения- первый звоночек о кризисе в отношениях. И виноваты вроде внешние обстоятельства…Лера познакомилась с моими новыми друзьями. И они ей категорически не понравились.
- Что за детский сад? На уме одни пьянки. А Шиверский этот… он нормальный? Фредди Крюгер из психушки. Заявил на днях, что я на тебя плохо влияю, и должна отпустить. Что я убиваю в тебе творческую личность! И на уме у меня только кэш. Кто ему дал право такое говорить?!
- Не знаю, спрошу у него.
- О, господи!
- Лера… а если, со стороны – виднее?
- Тебе двадцать два года! Ты мужчина или ребёнок?
Лера, соответственно не нравилась Шиверскому:
- Женщина всегда должна поддерживать своего мужчину. Ты же не наркоманишь, не ****ствуешь, не воруешь. Чувак. Ты чуть-чуть занимаешься музыкой. В свободное от работы время. Кому плохо от этого?
И начались с Лерой ссоры. Достал её мой внутренний ребёнок. А мне он нравился. Дурной временами, но главное, с действительностью – примиряющий. Без него была бы совсем тоска… Ну и.. жалко ребёночка. Он - часть меня. Я.
Если в личной жизни проблемы смотрим – куда? Правильный ответ – на лево. Тем более – новые знакомые - были. И новые знакомые - имели… Нравы раскрепощённые. И наличие постоянной девушки рассматривали не как препятствие, а как знак качества. Фраза - «девушка не шкаф, подвинется» - придумана не мужиками.
Но изменять? Лере? Совесть от возмущения на дыбы вставала.
- Тёма. Ты сам себе в глаза потом смотреть как собираешься?