Совсем немного смыслю я в литературе.
- Это жизни моей факультет,
и вот так получилось - «в натуре»,
и, надеюсь, понятен сюжет.
Звучит старо, не ново,
жизни моей пересказ,
порою слово в слово,
совсем-совсем без перифраз.
Когда-то, в юные годы свои
я сама говорила себе: «Никогда не писать писем-жалоб в систему»,
но «достали меня», довели, и пришлось мне нарушить гордой юности схему,
иначе никак не решить жизни моей проблему.
И на эту злободневную тему я пишу свой дневник, как поэму.
После травмы пришлось бороться не только за жизнь, но и потом за права, это к тому,
чтоб понятно было хоть немного, что мне пришлось пережить!
Рабочие-строители после праздников оставили огромную неприваренную металлическую
секцию на парапете-фундаменте забора на высоте с метр в таком состоянии, как-будто бы
она была приваренная, и ушли на обед, и в течение часа после обеда не возвратились на
рабочее место, а мимо проходили люди.
10 января 1990г. Травма на производстве:
Ушиб и сотрясение головного мозга,
переломы и отрывы рёбер от позвонков,
компрессионные переломы тел позвонков в шейном, грудном,
поясничном, крестцовом отделах позвоночника.
- Не рано ли, сломали стебель подсолнечника?
Любимый, узнав, поседел мгновенно, вскрикнув сквозь слёзы:
- Нет! Нет! Зачем и за что у милой розы отняли любовь,
сломали будущего грёзы?
(банальная рифма, но так было в жизни!)
Больница. (Час держат в холодном холле, и рядом много врачей:
травматологи и рентгенологи)
Травматологическое отделение.
Коридор, стол-коляска-каталка.
- Зачем на койку?
Может, скоро и в катафалк?
Медсестра врачу: «Может, всё-таки,
место найти ей вы бы позволили?»
- А-а-а? – Да нет, подождём,
её в санатории запромедолили.
Такая вот ситуация - тяжести состояния
неадекватна реакция.(врачи ждали спинальный шок
- это я потом поняла).
Я, ж. медсестру, подзывая,ей шептала сквозь боль:
- Не слушайте их, поверьте,
я выживу, у меня сохранено движение
в пальцах ног и рук.
Мне всего лишь дано испытание:
с болью душевных и физических мук
разомкнуть судьбоносный кармический круг.
Я выживу! Я не буду даже калекой.
Так бывает! Найдите мне место,
я же ваша коллега!
А за золотом прибегали из камеры хранения за час - 6 раз!
- Сдайте золото, на веру, без сомнения, в больничную камеру на хранение.
Золото - это кольца, серьги, цепочка - заработанное по-совместительству
на дополнительных, с пяти утра до полуночи - сверхурочных работах.
- Золото, с трудом заработанное на трёх работах - отдать? -
кому? и за что? - надо быть идиотом!
- Интересно, а что вернул бы взамен,
в долгожданный час вызволенья
из больничного заключенья
хитро-напористый Армен,
бегавший из камеры храненья?
- Жёлтый рандоль! - Без сомненья!
Иначе, не бегал бы за ним,
за «золотом» моим, в час – 6 раз!
(после землетрясения в Спятаке в 1988г наш город принял переселенцев,
а золото" я потом продала и построила ванную комнату
и санузел в квартире, за которую пришлось бороться.)
О! Всевышний! Защити!
В мыслях гнала их прочь.
Если умру, надежда была, что использует
«золото» моя малолетняя дочь.
- Подружки мои! Защитите!
Если умру, вы ж в обиду её не дадите,
опекунство возьмите.
Пусть живёт среди вас.
Дни отсчитают годы в заботах быстрей,
незаметно, и станет шестнадцатилетней:
она ко всему готова, мы говорили,
я «взяла с неё слово».
Утро второго дня.
Пришёл начальник с приближёнными.
Романин Василий, сын Ивана.
Подумала: «Если умру, позаботятся ль
о Наташке?» - он, же, сказал с порога:
- Татьяна, ты родилась в рубашке!
Ты, знаешь? Я удивился, и не один:
из любопытства, семь человек - мужчин,
носили плиту, что на тебя упала,
на весы, на торговые, за магазин.
С такими можно строить и БАМ,
с виду - нежная, точно, «в рубашке»,
плита весит больше трёхсот килограмм!
- Травма-то не бытовая, значит, были препоны,
оттого и не сказал, что забор из металла был весом с полтонны.
* * *
Больничная койка. Перед глазами стена.
- Кому и сколько за место у голубого окна?
- Вот повезло! Спасибо! Всё же лучше у окна,
хоть какая-то жизнь видна:
то собака бродячая пробежит,
то птичка вольная в гости прилетит
- и всё это жизнь! Держись, подружка, держись!
Боль
Боль всеобъемлющая, всепоглощающая!
Вводят обезболивающие в сутки пять раз,
и на ночь снотворное, но «не взяло» ни на час.
Боль бывает сильнее нас.
Дозу не прошу повышать,
буду терпеть, не хочу привыкать.
Двое суток кололи,
с третьего дня сняла с них эту заботу, выгнала прочь!
Наркоманкой я быть - не хочу, ничего, что не высплюсь -
мне же утром не на работу, всё равно в больнице торчу.
***
Подружкам своим разрешила
посещать меня лишь по воскресеньям,
или по субботам, не нужно их собой нагружать,
так как тоже ведь хлопотно в больнице больного посещать.
По будням дочь приходила ежедневно,
и муж после работы был со мной,
и лишь поздним вечером возвращались они домой.
А в это время подруги и соседки мои
в доме моём готовили для всех борщ и котлеты,
и через них передавали мне журналы, газеты и приветы.
И две недели подряд приезжали по будням сотрудники:
их обязывали, говорят.
Привозили еду из санаторной столовой:
вермишель, макароны с мясом, -
всё холодное, на блюде большом для второго,
но ничто не пропало:
в отделении лечились после ожогов из Гурзуфа солдаты,
больные из моей палаты им отдавали эту еду
и они были рады и ждали,
но через две недели еду возить перестали -
сотрудники посещать меня больше не стали.
***
Я ждала воскресение.
Приходила Татьяна Хижина, самая близкая мне подружка - духовная.
И это было везение.
25 января 1990г.
Татьяна! Подружка моя, дорогая!
Обожаю, тебя, обожаю! Любить тебя не перестану.
И в трудный час и в добрый час
я за тебя молиться стану:
ты мне не то, что дорогая, ты, вроде бы,
сестра родная.
Прости, что от забот себя теряю
а, кажется, что неприветлива бываю.
***
Мой восторг, моя благодарность,
моя любовь к артистам цирка.
Летом 1984г. я работала в ялтинском цирке по-совместительству на полставки врача с
артистами: перед выходом на арену измеряла артериальное давление и выдавала им
разрешение на участие в представлении.
Нелёгок труд артистов цирка! Напористо – непреклонна,
восхитительна их одержимость: кожа содрана,
связки порваны, переломы и операции, тело всё в швах,
мышцы сорваны, но упорство и труд всё перетрут
и каждому счастье своё принесут.
Канатоходцы Никольские!
Александр Фриш! Гимнасты Масловы!
Прыгуны под куполом!
Акробаты на батуте и эквилибристы,
и другие великолепные - цирка артисты!
Низко кланяюсь вам, мои дорогие!
Спасибо! Кланяюсь в ваши ноги!
Артисты цирка!
Вы и не знаете, как вы мне помогли!
Вы - мои “одержимые” Боги.
После травмы я к Вам судьбу “подвязала”.
На койке больничной “на работу и с работы”
по пол-тыщи шагов я ежедневно шагала.
А врачам: ”Не дождётесь!”- в мыслях сказала,
тайно шиш показала и вскоре на ноги
встала. На вопрос: “Буду ли я ходить?” -
врачи никому ничего не сказали -
ни мужу, ни подругам, ни сестре и ни брату,
вызванным из Беларуси, лишь промолчали,
потому что этого они и не знали!
А в истории болезни что написали?
- полный сумбур!
Коньяку, что ли, так нализались?
Не история - анекдот-каламбур.
Мне ходячие больные говорили, что военные,
которые ко мне с пустыми руками заходили,
к врачам же нечто в ящиках носили.
(Поэтому и не вызвали нейрохирурга для консультации,
так как военные были заинтересованы в том, чтобы в истории болезни
было как можно меньше консультаций врачей-специалистов, рентген черепа я сама,
обнаружив гематому на голове, вечером, в пять часов, после ухода ординаторов,
настояла сделать, чтобы убедиться, что гематома наружная и нет трещины. Замечательный,
порядочный рентгентехник сделал снимок с помощью передвижного рентгенаппарата и убедил
меня в том, что гематома наружная, а врачи днём должны были эту гематому убрать, но
они сомневались в том, что я выживу!)
* * *
Три недели прошло.
Надо бы на живот повернуться.
Перед глазами всё поплыло: тумбочка от пола до верха кровати с подвязанною
ногою соседки «то вверх, то вниз поскакала», в ушах зазвенело, словно посуда из рук у
кого-то упала и я прокричала: «Что, землетрясение?» - Все глянули на меня с
удивлением. Тогда, в 90-ом году, действительно пугали нас землетрясением.
А это мозг мой становился на место после ушиба и сотрясения, во славу Спасения!
Огромная гематома на голове, должна я вам сказать, рассасывалась лет этак пять.
***
Опять воскресение.
Пришли Татьяна и Вера Петровна!
Какая честь! Я очень рада!
У меня всё тут есть! Изобилие полное!
Кипятильник, а окно - это мой холодильник:
там икра - чёрная, мне Ирина Васильева,
соседка верхняя, - принесла, а я для праздника приберегла,
стаканчик граммов лишь на тридцать,
но хватит нам “порезвиться”.
Сделаем бутерброды с икрой: вот масло, печенье, конфеты -
кофе попьём, и пойдёте домой.
Вера Петровна - приятельница Татьяны,
довольна была, что ко мне пришла,
Татьяне потом сказала:«Нам пойдёт этот день впрок –
маленький праздник в больнице - это жизни урок!
А я боялась, что гнетущая обстановка
больницы будет нам в тягость».
3 недели прошло
Каприз я свой проявила:
у дочери таз попросила, шампунь, фен, и
бигуди - воскресенье ждало впереди.
5 минут на локтях с поднятой спиной простояла,
но, волосы вымыли, и красивее стала.
Подружка за фен меня раскритиковала,
он был портативный, а ручного в советское время я “не достала”.
* * *
Месяц прошёл. Лечащий врач пришёл и сказал:
«В лечении мы к тому подошли,
что будем вас ставить на костыли».
Села, голова закружилась, и я упала,
и так несколько раз вставала
и садилась на кровать, дней этак - пять.
Правая нога мне не подчинялась:
не шла, не становилась, не передвигалась,
но я не сдавалась: я её просила, заставляла,
руками её передвигала и добилась!
Хоть и плохо, но нога моя зашагала!
Спасибо, тебе, Творец!
В этом слава, твоя и моя, или твоя награда,
хотя признаться надо, что вышло нечто, вроде,
как у Высоцкого Володи:
«Была толчковая правая»…
Я, же, честно должна сказать:
- В ситуации, вот, такой -
толчковой у меня нет никакой!
Время диктует свой пляс,
хоть для левой толчковой настал бы час.
А то, ведь, спотыкаюсь и падаю на лестницах,
вдруг подкашиваются ноги в коленях,
трудно им разобраться в ступенях.
В такие моменты от страха и стресса
град иголок пронзает меня и вскрикиваю от подобных
прострелов и в ночи и средь бела дня.
* * *
16 февраля 1990года.
Выписали из больницы.
Ко Дню Рождения Саши, ему 30 лет - 17-ого.
Будет праздник двойной в доме нашем.
Друзья все пришли: и его, и мои.
Всё приготовили, веселились, поздравляли,
и костыли мои никому не мешали.
А я вспоминала восторг шестимесячной дочки моей,
когда в феврале, в 1977-ом году выписали её из больницы.
У меня на руках, в комнате нашей, в возгласах:
«Ах! Ах! Ах!"- да - "Ох!» - шестимесячной
крохой выражался восторг.
Боже! Какое счастье! - Быть со своими дома, в любое ненастье!
80-ые годы 20 - ого столетья,
когда мне было лет так тридцать,
И мы с подружками в “разводе “ были,
на танцы бегали – мужей себе искали,
не раз меня мужчины из центральной
Советской прессы на танец приглашали,
и мне “передавали”, что: “… вон тот мужчина,
жизнь которого нам надо взвешивать не с нашей на одних весах:
он жизнь познал по разным странам, в
дипломатических международных корпусах".
- Да, да, вон тот – ему лет пятьдесят,
он не решается к вам подойти,
и, потому, лишь мне сказал, что:
"Эта, женщина, собою могла бы украшать куда достойней зал!”
Я знала, что в 32 и в 35 я выглядела лишь на восемнадцать,
и потому солидные мужчины и подойти ко мне боятся.
И оттого лишь взгляды я ловила.
Сама такой же, я была не смелой,
и первой подойти не смела.
Гадалка, ж, тётушка Оксана, в аптеке
как-то мне сказала: «Татьяна, такой период у тебя:
ты нравишься лишь молодым,
и это не гоньба – такая у тебя судьба!
И счастью это не преграда, с судьбой смириться надо».
Красавец Саша был меня моложе.
И при знакомстве нашем себе “добавил” Саша лет этак пять.
Таким “нехитрым” способом он возрастную разницу решил сравнять,
чтобы “ постарше” стать, чтобы меня завоевать, а паспорт оттянул попозже показать.
Попав впервые в дом, где с дочкою мы жили, он повелительно и строго, с улыбкою
игривой, смог сказать:"Отныне на контроле всё здесь лично я буду держать!"
Я не смогла при этом устоять, что, наконец,
мужчина берётся семьёю нашей управлять.
И понял Александр-Сашуня-Саша,
что он был нужен в доме нашем,
но без его друзей всем было б краше.
И по прошествии лет так семи совместной жизни нашей,
я всё-таки сказала Саше:
- Я бы любила тебя, если б был ты мне мужем
в полном смысле этого слова, и
сам ты этого хочешь, но снова и снова
ты уходишь к ребятам,
снова в баре проклятом, пиво пьёшь, забывая,
что очень тебя не хватает там, где, тебя ожидая, я, молча, страдаю.
И, конечно, в такие часы я считала все “за” и “против”,
сложив на анализ-весы:
«за» - были очень слабы, «против» - очень жестоки, -
так и решила я - лучше быть одинокой.
16 февраля 1990г.
Выписку из больницы мне не отдали,
сказали: «В травмпункт передали, так положено»,
- я же о выписках ничего не знала,
ибо до травмы в больницах никогда не лежала.
В травмпункте выписку, рентгенснимки и
амбулаторную карточку умышленно «потеряли».
И всё потому, что я на ноги встала,
сил у меня с утра лишь на час хватало,
а после боль нарастала, мучила, изнуряла меня и сгибала.
Я очень страдала! – За что?
- За то, что люблю я музыку, песни и танцы?
Что попадала в любые сложные вены,
и руки мне целовали и «золотыми» их называли
и местные и ленинградцы и те,
кто лечились в клиниках Москвы, и говорили мне:
- И не беритесь! Не попадёте!
Потом удивлялись и извинялись.- Увы!
Мы – ялтинцы – тоже не лыком свиты!
Мы скроены мастером, мастером сшиты!
Морской водою обласканы, горной – умыты,
золотом солнца облиты!
Мы – терпения, мы - прощения,
мы – красоты и любви – фавориты!
И с москвичами мы – квиты!
(это всего лишь дневник 1990-1998гг)