Я, рожденный день в день с Чернышевским,
Побоялся на площадь идти,
И не стал призывать всех к протесту,
И на каторгу в вечность идти.
Я остался обычным и слабым,
Под дождем дурно пахнущей лжи.
Может, мог бы я стать иль сатрапом,
Иль вруном, что создаст миражи.
Я не плох, это радует очень,
Не убийца, не вор, не подлец,
Но холодной октябрьской ночью
Я боюсь, сын мне скажет: "Отец,
Почему мир наш жалок и страшен,
Только деньги - мерило всего,
Ты об этом мечтал в стали башен?
Мир не бесит тебя самого?"
Что отвечу я сыну на это,
Промолчу, или просто сбегу,
Расскажу про болотное лето,
Про чужих на родном берегу.
Может, в трусости буду повинен,
Я свидетель, а не протестант,
Хоть язык мой и зол, как и длинен,
Предпочел я запрятать талант.
И не ради бабла или места,
Только ради любви и семьи.
Так в России и слили протесты,
И за это заплатим все мы.
Нас накроет волной из налогов,
Нас топить будет Первый канал.
Поздно крикнуть: Алерт! Сос! Тревога!
Прям над нами - девятый уж вал.