Ночью ему опять приснился Витька. Не как обычно – угрюмый, как всегда в черных очках, в черной одежде, как с похорон – он так обычно и снился Ивану, как будто они стоят вместе на похоронах, и Иван знает, что хоронят именно Витьку, но они стоят вместе и смотрят на дыру в земле, заполняющуюся водой от вечных гамбургских дождей. Но их там не было, на этих похоронах. Витька не мог присутствовать - он лежал тогда в гробу, а Иван не приехал на похороны – он был занят. Потом, почти каждую ночь, почти в каждом из снов Иван просил прощения у Витьки. А Витька не отвечал. Сегодня же Витька приснился ему маленьким, они сидели вместе на пирсе в порту, качали босыми ногами и плевали в темную воду.
- Зря мы, все таки, Пашку взяли – в который раз изрек Витька
- Ты это говоришь уже сотый раз. Ты его никогда не любил. Это за то, что тебе тогда попало, а он убежал – с мстительной ухмылкой ответил Иван – И потом он не любит, когда его Пашкой называют. Он – Павел.
- Это он потом Павлом стал. – Витька смешно скукожил губы и сделал жалостливые глаза, совсем как у Пашки – Потом. Когда я уже умер.
Когда я уже умер. Так давно это было, так много песен назад… Иван выскользнул из кровати, стараясь не разбудить Юку. Начал искать сигареты, вспомнил, что бросил, понял, что зря и опять начал искать. Хитрая Юка не выбрасывала, но постоянно перепрятывала их. Иван пытался убедить, что без сигарет не получаются песни, но Юка уклончиво рассуждала про годы под наркотой и силу человеческого характера. И про сомнительную художественную ценность произведений. Сомнительная художественная ценность. Проклятая восточная мудрость. Его песни любит весь мир. Он – бог. Почти бог. Так считают миллионы, а, может миллиарды людей. Иван поежился от ночного сквозняка. Вчера послушал новый альбом Пашки. Павла. Он гениален. И альбом, и Пашка. Ведь самое страшное, что он, понимая свою гениальность, никогда не задумывался о том, что это ответственность… Ага, чуть было не подумал – перед обществом – такие гадкие мыслишки человека обличенного талантом. Мол, высшие силы обязывают… Ни хрена. Либо пишется, либо нет. А Ивану в последнее время сочинялось плохо. Может быть потому, что Павлу писалось хорошо? Их всегда сравнивали, но эти сравнения стали давить на Ивана, обязывать. Не отставать. Не терять темпа. Не. Тогда, еще тогда надо было прекращать это идиотское соревнование, но расход не дал передышки – на них также пристально смотрели. И сравнивали. А теперь эта новая пластинка. Иван надел наушники и еще раз поставил иглу на диск. Там, в этой музыке, был весь Пашка, тот, старый, как в начале их дружбы, смелый, раскрепощенный, в одиночку записавший все музыкальные партии. У Ивана тоже вышел альбом, критики и публика отзывались очень неплохо, но сейчас, ночью, содрогаясь от холода и звуков, скрючившись на полу около проигрывателя, Иван слушал Пашкину музыку.
- Вы не подпишете свой альбом? – человечек протягивал Ивану последнее творение
- А зачем Вам мой автограф? Вы так любите меня и мое творчество?
- Да нет, вообще – человечек замялся, потирая озябшие руки – мне очень нравилось, когда вы вместе были, тогда было здорово..
- Тогда зачем нужна эта писулька?! – Иван пятился от человечка, убирая руки за спину, подальше от пластинки и протянутой шариковой ручки – Для чего?
- Может быть, для славы – человечек пожал плечами, - для сопричастности к Вам, к этому времени, к этой музыке. Чтобы было что рассказать.
- Вы хотите славы?
Иван не раздумывал. Он только сейчас понял, что давно уже все решил, просто забывал это сделать. А теперь вспомнил. Он протянул человечку теплый предмет, который давно носил в кармане пальто. Человечек потянулся, увидел и отдернул руки.
- Берите-берите. Чтобы запомнили. – Иван вложил в руки убийцы теплый пистолет (Happiness is a Warm Gun, мама… Ха-ха)
- Стойте! Подождите! Нельзя же так! – человечек пытался разжать пальцы. Иван боялся, что тот передумает – А Вы мне пластинку в начале подпишете?
Иван склонился, близоруко выбирая место получше для автографа. Черкнул подпись. Хотел написать что-то еще, но подумал, что это будет пошло и не стал.
- Теперь давай – тихо сказал он и закрыл глаза.