Раби, я опоздал. Вы покинули мир сей намного раньше,
чем я взвалил на себя непосильный груз... В моём ранце,
помимо горьких пилюль и всевозможных хвороб,
есть, однако, будущего семена — ибо я хлебороб —
сеятель, но не хранитель, — беспутный пахарь,
раскидавший зёрна в канаву. Какой эскулап или знахарь
меня надоумил жить во имя/ради/и в ожидании урожая,
зная, что земля всегда поглощает тех, от кого рожает...
Борода звездочёта, взгляд, проникающий в душу... В шляпе
есть что-то от НЛО — неземное, внечеловечье... О, Раби!
Я опять опоздал — как сказал поэт, Вы уже в киловаттах,
в высших сферах, и вряд ли теперь найти виноватых
в том, что со мною случилось… Раби, Ваши адепты
даже за мзду не говорят мне правды — требуя лепты,
молчат, как рыбы, — слова не скажут за Б-га ради...
Раби, я грешен и не мечтаю ни о какой награде
ни в мире бренном, ни — тем более — будущем (и в который,
честно признаться, не верю: это вам не раздвинуть шторы
и воочию убедиться в наличье пейзажа за окнами —
здесь задачка намного сложнее, — и Оккама
бритва срезает начисто продолжение бытия;
и не растёт ни колос, ни волос — после такого бритья).
Я пленённый младенец — век предыдущий меня ограбил
и лишил меня чаши на пире отцов...* О, Раби!
Пусть я похож на двоечника, что делит нечётные числа на два,
но мне не нужны — ни сладкая ложь, ни горькая правда,
я швыряю их за борт, словно балласт, что бросают с посудин,
тонущих в океане. Нелюбим, ненавидим — но неподсуден!
Я не подсуден, Раби, ибо милостью Божьей
был храним. Покрываясь гусиной кожей,
я порою дрожал от боли и страха,
но, теряя всё, восставал из праха…
Но на этот раз мне, похоже, не отвертеться —
отыграл, как видно, своё интермеццо,
мне посыпало волосы солью с перцем,
я всё чаще и чаще хватаюсь за сердце
и поймать пытаюсь руками воздух…
Помогите мне, Раби, мне нужен отдых!
Помогите, Раби, мне очень нужен
Ваш ответ — не смотрите с портрета вчуже,
помогите — взываю к Вам от бессилья,
и готов поверить, что Вы — Мессия…
_______
* Из Мандельштама