После безуспешных поисков главы семейства, совсем обозлённые представители новой власти, вышли во двор, чтобы в отсутствии главного представителя рода, сорвать зло на старшем из породы. Андрей стоял в окружении толпы самозванцев, не зная как себя вести. Он не понимал, серьёзно всё это, или, может быть, какой розыгрыш. Его врагами, как получалось, были его же, земляки. С некоторыми из них он, ходил на вечерки, с другими, во время жатвы, убирал хлеб, а с третьими, вообще был роднёй.
- Так, не нашли мы Матвея, - с расстановкой в голосе и некоторой издёвкой, обращаясь к Андрею, зло прошипел Пашка, - придётся тебе за всё держать ответ. Пойдём на люди, чтобы я принародно тебе пулю в лоб пустил.
- А чё, пойдем, - несколько оторопев от этих слов проговорил упавший духом молодой хозяин, - пусть люди скажут, какие мы кровопийцы и кого мы обидели, кому дорогу перешли. – он ещё больше сник, и, медленно повернувшись, пошёл со двора.
- Ты, куда, - не своим голосом заорал новоиспечённый командир, - от страха голову потерял, куда то идти команды не было…
- Пошел ты, начальник, у себя, в голове вначале, порядок наведи. Андрей, не оглядываясь вышел из двора, очутившись в окружении односельчан.
- Совсем с ума посходила новая власть, - тихим голосом проговорил знатный столяр Тимофей, - эти, репенята, ни одного дня работников не держали, всё, своим горбом заработали, нельзя, всех, под одну гребёнку - воздастся им, по заслугам – бог, видит, кто кого обидит.
Откашлявшись, главный сдвинув из присутствующих, Максим Ветров, громко сказал, - мы, в своей деревне, победоносно ведём работу с кулатской нечестью, примером тому сегодняшнее, правда, не совсем успешное, мероприятие. Хотели, Матвея, к стенке поставить, но, сбежал, потскуда . Ничего, для острастки, чтоб другим не повадно было, мы сына в расход пустим, где, сейчас, хозяина, найдёшь. Он, ещё раз грозно посмотрел на Андрея, и, почти закричал, - ведите его к исполкому, там, и, порешим, мерзавца.
Андрей не понимал, он просто не мог, как то обосновать, объяснить по житейски, что честно работать на своей земле – преступление. Неужели, думал он, бездельничать и рвать горло на улице, важнее, чем сеять и жать, доить коров или поить теленка, строить дом, растить детей… .
- Всё, пришли, - крикнул Макся - поравнявшись с крыльцом красивого дома Михаила Кравченко, тоже зажиточного крестьянина, недавно сосланного в места не столь отдалённые – пойду, доложу. Серега,- сказал он своему соратнику, - отведи его на видное место, чтобы всем видно было, как советская власть с этими выродками поступает. Побыстрей прикончим его, и вся недолга. Нам далеко ещё, до нашего светлого будущего, вот, уберём всю нечисть, и, вздохнём, свободно.
Поднявшись на небольшую возвышенность, арестант снял шапку и поднял глаза. Наверное, жить по совести, честно - теперь стало преступлением, думал он. Всё равно, рано или поздно, пройдёт это время и всё будет по старому - по божески и каждый получит по заслугам. А мне, видимо, столько веку, жалко – столько задумок было. Ярмонка, вот, на днях будет, товару хотел прикупить, … сеть, с большой ячеёй надо, брезент на мельницу… масла, яиц накопилось много, продать бы надо…
Через не которое время, заторопившись, чуть не упав, спускаясь с крыльца, вышёл макся, главный палач, забияка – просто, отпетый мошенник. Он быстрыми шагами подошёл к растерянному и поникшему пленнику и сквозь зубы процедил: - все мои старанья псу под хвост – помиловали тебя, но, мы с тобой, ещё, поквитаемся… сказали, не трогать репенят, пусть, Матвей, за всех ответ держит. Всё равно, поймаем его - не отвертится. А с тобой, мы ещё серьёзно поговорим, всё равно, не мытьём, дак катаньем – наша, возьмёт.
=
Утром, замешивая квашню, Матрена с ужасом, про себя, отметила, что муки осталось, на недельку, не больше. Как жить, чем кормить семью, думала она? Мать слышала от соседей, что люди, спасаясь от голода, собирают колоски на убранных полях, потом это добро шелушат и размалывают на жерновах, как ни как – к чему добру пропадать, а потом, может что то изменится в лучшую сторону. Пойду, схожу к Пелагее, размышляла Матрена, она вчера в поле ходила, может, составит мне компанию, да и, боязно, одной то.
День выдался, на удивление, жарким, не подумаешь, что начало октября. Правда, признаки осени, наблюдались повсюду – более прозрачным и цветным стал лес, озабоченными, деловыми, беспокойными перелётные птицы, пожухшей трава, бездонным небо. Колоски попадали очень редко: - пойдём на другое поле, - предложила соседка, - может там, чё, получше. Не счастливая ты, Мотя, - каким то, взволнованным и упавшим голосом, проговорила Пелагея, - мы, с Николаем, лонесь, еле до дому добрались, хорошо поробили, полные мешки насобирали. А с тобой, не в сноп, не в горсть. Толи ты, бога прогневила, али, другая, какая, напасть.
- Че я сделаю, - как то, обреченно, совсем упавшим голосом, ответила Матрена, - век бы не пошла совесть терять, да, деваться некуда. Голос её сорвался, ноги задрожали. – думали, совсем из нищеты выбрались, и вот, на тебе, какая оказия, всё вверх тармашками пошло. Надолго нет, эта, катовасия - со слезами на глаз, проговорила Матрена. Как в сладком сне всё минуло, пожить толком не успели…
- Айда, ближе к деревне, - посоветовала соседка, - там мало кто ходит, объезчика, Григорья - лесного, боятся. Он, говорят, мужик с понятием, по честному всё делает, бросовое добро то, всё равно пропадёт, весной с землёй сравняется.
- Не знаю, как скажешь, - не решительно, дрожащим голосом, поддержала разговор, убитая безысходностью женщина - ты, конечно, правильно говоришь, наберём сколько ни будь, какой никакой – разоставок в еде…
Ближе к обеду, женщины решили перекусить. У Матрены, в маленьком кузовке, лежала большая луковица и маленький кусочек хлеба.
- У тебя, что ли, больше ничего нет, - с недоуменьем и даже осуждением спросила товарка и, на этом, ты, собираешься, весь день прожить, тебя, с такой еды скоро ноги не понесут?
- А как, - опять со слезами на глазах ответила собеседница, - не уж, из семьи последний кусок нести, перебьюсь, думала, может какие грибы с ягодами попадутся, чтоб червечка заморить.
К вечеру, небольшая кошёлка, к радости Матрены, потяжелела. – слава богу, - неоднократно повторяла она, - будет чем семью покормить. - Может, Параша, завтра опять сходим, или чё, так я одна сбегаю, теперь мне всё знакомо, поди, не заблужусь.
- Однако, - тяжело вздохнув, вытянувшись, разминая поясницу, чуть ли не простонав, пробормотала Прасковья, - пристала я, нонче. Мужик, не пошлёт если, то наверно, не пойду, одна сходи, время то уходит, потом вдруг снег выпадет, совсем на бобах останетесь, а впереди, зима целая.
- Смотри, смотри, а мне деваться не куда… пока погода стоит, да, сила, какая не наесть осталась, ходить буду, а то, вдруг дождь, какие есть колоски и те к земле прибьёт, не отыщешь.
На другой день, прихватив с собой матерчатый мешок, ежеминутно поглядывая в свинцовое небо, Матрена одна пошла в поле. Дела шли совсем плохо. Видать, не туда пошла, - про себя, сокрушалась женщина. Надо бы ближе к деревне, за кладбище идти, но там совсем опасно, вдруг увидит кто. К обеду совсем потемнело и, вроде, не осадки, а сырой туман опустился, но сразу всё стало волглым, будто намокшим. Осень, - подумала она, - как зимовать будем, хоть бы ещё, постояла, погодка. Сильный ветер, в который уж раз, напомнил о приближающейся зиме.
- Эй, - донеслось из далека, - что за дела в поле? Грибы, ягоды - вроде давно отошли и сенокос кончился и гулять не время. На лошади, верхом, широко улыбаясь, подъехал Максим Ветров, - Ну, что, голубушка, говорил - свидимся, а ты, вроде, против была. Тут мешочек с зерном в кустах, случаем, не ты, припрятала. Он зло сощюрясь, играя кнутом с издёвкой продолжал, - Конечно, не твой, ветром с другой деревни надуло, бывает же такое. Будем разбираться.
Матрена была не жива, не мертва. Ой, беда - то какая, думала она про себя, этот не помилует. Она опустила голову, потом, с трудом подняв её, со стоном, проговорила – Грех тебе, Максимушка, напраслину говорить, знаешь, что не моих рук это дело, но у кого власть у того и правда.
- пойдём, хватит болтать, - прервал её Макся, - поди, разжалобить меня хочешь, передо мной не такие в ногах валялись, а с тебя, что возьмёшь…
- нет, милок, - задыхаясь от бессилия, побледнев, прошептала, - не упаду я к тебе в ноги и руки целовать не буду. Не грешна я перед богом, а тебе и все вам, воздасса ещё, всевышний всё видит.
- всё, конец болтовне, - зло прервал её новоявленный начальник, - иди домой, пожитки собирай, утром в район поедем, а там, как власть на тебя посмотрит. Думаю, кулацкому отродью, не место в нашей деревне жить, по таким как ты, и по всем репенятам вашим, давно тюрьма плачет.