(Самопародия в образе Ёниса Глуммса)
Люблю баланду я, но странною любовью,
не победит её рассудок мой.
Любовь к баланде? Странно – ну как будто
признание, что любишь стекломой.
Поэтому, уже не интригуя
читателей, посыл свой уточню:
люблю я стихотворную баланду –
из собственного скромного меню.
Люблю, творец, всё то, что сочиняю,
особенно любовные стихи,
которые пишу, бывает, плача –
люблю их как бы ни были плохи.
Но ум, мой ум, поэзию не любит:
баландой, говорит, не будешь сыт;
любовь к стихам бездумно и надменно
высмеивает прозой, паразит.
Любовь таится в сердце, не в рассудке.
Сознанием прекрасно сознаю,
что лирика моя, увы, хромает,
у бездны сумасбродства на краю.
Стихи, однако, родом не из мозга,
обитель их же – сердце, а не мозг;
в горячем сердце пламенеют чувства,
а хладный ум, как вытопленный воск.
Балладой ли уйму ума боренье
с баландой поэтической моей?
Ну разве что надеяться на чудо,
на то, что что стихотворец чудодей…
Герой моей баллады уникальной,
по сути героической, восстал
в защиту угнетённого поэта,
который духом царь, а не вассал.
Герой сразился с теми, кто баландой
стихию стихотворца называл –
стихию слов волнительного сердца,
волной похожих на девятый вал.
Среди его противников – рассудок
и разум, и сознание, и ум,
и даже подсознание, бесстрашно
стрелявшее словами наобум.
Герой побил противников, и каждый
бежал позорно, как от кошки мышь…
Теперь его зовут умалишённым,
лишённым здравомыслия то бишь.
(Перевод с латгальского Ф.А. Лосева)