1
«Давид послал Иоава и слуг своих с ним, и всех Израильтян, и они поразили Аммонитян, и осадили Раву...
Однажды Давид прогуливался по кровле царского дома, и увидел купающуюся женщину; а та женщина была очень красива... И послал Давид разведать, кто эта женщина? И сказали ему: это Вирсавия, дочь Елиама, жена Урии Хеттеянина. Давид послал слуг взять её; и она пришла к нему, и он спал с нею... Женщина эта сделалась беременною, и послала известить Давида, говоря: я беременна. И послал Давид сказать Иоаву: пришли ко мне Урию Хеттеянина. И пришёл к нему Урия... И сказал Давид Урии: иди домой и омой ноги свои. Но Урия спал у ворот царского дома со всеми слугами своего господина, и не пошёл в дом свой. И донесли Давиду...»
2
«Урия Хеттеянин, опять ты ночуешь не дома!»
Псалмопевец сдавил двумя пальцами оба виска
и наткнулся опущенный взор под прикрытьем ладони
на чумазые после дороги ступни чужака.
«Моё место в шатре, — был ответ, — а не рядом с женою.
Я о ходе войны всё поведал тебе, господин,
и ночлег свой стелю как слуга у слуги на постое.
Дай вернуться на поле сражения! Освободи».
И Давид повелел угощенье внести, и по-царски
пировал Урия, насыщаясь на месяц вперед,
и ввернул, захмелев, анекдот про полночные ласки...
Улыбнулся хозяин, кладя виноградину в рот.
А блуждающий взор — украшенье лица сибарита! —
мимо гостя метнулся во двор... Ослепительный день.
Стражник веки роняет, подлец. Чисто вымыты плиты.
По стене чёрной молнией ласточки чиркнула тень.
И почувствовал царь как стремительно перед очами
слуг ли, женщины меркнет блестящий венец,
поелику сей муж — жаль, подобного редко встречаем! —
превзошёл его доблестью и благородством, юнец...
Сильный мира сего позавидовал.
Боже мой, Боже,
будоражит как воспоминанье о скачке ночной
с кобылицей в обнимку, чья плоть с тёплым мрамором схожа!
«Ты вернёшься сегодня же». Воин тряхнул головой.
И поспешно Давид удалился к перу и бумаге,
и начальнику войска промеж кучерявых словес
повелел Хеттеянина ради его же отваги
бросить в самое пекло, чтоб он по-геройски исчез.
За спиной одинокого всадника солнце садилось.
С той же скоростью пыль оседала, краснея, как медь...
Скрип седла напевал про ещё одну царскую милость
и, внося диссонанс, шелестела за пазухой смерть.
3
«Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей и по множеству щедрот Твоих очисти беззаконие моё. Наипаче омый мя от беззакония моего, и от греха моего очисти мя. Яко беззаконие моё аз знаю, и грех мой предо мною есть выну... Тебе Единому согреших и лукавое пред Тобою сотворих, яко да оправдишися во словесех Твоих и победиши внегда судити Ти. Окропиши мя иссопом и очищуся; омыеши мя и паче снега убелюся...»