Были счастливы вместе: наряжались, дудели в дудку.
Ты говорил: «Нахуй общество, свадьбы и обработку фото»
В темноте сидели, курили и общество в рот ****и.
Нам за тридцать, и это кажется шуткой, нелепым пранком.
Ты кидал камнями в окно общаги;
я ничем никуда не кидала, была приличной
Весь мой бунт — это фото в готичных платьях;
твой был больше и ярче, пылал и сверкал огнями,
фонарями ночных прогулок, отблеском в окнах солнца —
в семь утра рассвет кажется дышит прохладой, как гель «альпийская свежесть».
Мне всего что сейчас никогда и не было надо,
и тебе всего что сейчас очень уж не хотелось.
Мы мечтали о разном и делали все эпичным:
поцелуи и песни, измены, ночные купанья.
Мне казалось, что так будет вечно, что мы и есть эта вечность —
проезжаем огни тоннелей в пикапе; навсегда покидаем город.
Никому не шестнадцать и больше уже не будет.
Я стараюсь поспать подольше и лечь пораньше.
Вместо нас по ночам алкоголь пьют другие люди.
Все равно иногда прихожу в этот двор и скучаю
по тому как тогда нам казалось, что если не знаешь, кто ты —
нужно пробовать все, и тогда, непременно, узнаешь.
Жизнь сломала нас; и тебя, юный друг, сломает.
Ничего нельзя повторить, остаётся лишь ломка по ломке.
Я пишу черновик: «как ты там поживаешь»
и тут же стираю.
Мне вот здесь плохо.