То ли бить в набат, то ли молиться,
видя жизни горестный излом –
стариков изъеденные лица,
как железо ржой, слезой и злом.
…Догорает день костром таёжным,
догорел – лишь пепел и зола.
Всполохи отелей придорожных,
огоньки далёкого села.
Разметают фары ночи пепел,
оседает он, продолжив сон.
Мир и я – в ночи, как в древнем склепе:
тишина и тьма со всех сторон.
От тропинок, в детстве-то убогих,
не осталось даже и следа.
Путает натруженные ноги –
сон-трава – лопух да лебеда.
Не нужда, не долг, а что-то третье,
потянуло, в небыль занесло –
в середину прошлого столетья,
в Богом позабытое село.
…Наконец-то… Под ноги щенок мне
кинулся, блюдя своё крыльцо.
Угольки мерцающие окон –
как лампадки... Словно лик, лицо.
Тянется рука перекреститься:
«Слава Богу, живы, как и мы…».
Сказкою далёкая столица
видится из этой вязкой тьмы.
…Разгорелся день в краю таёжном.
Рай, куда ни глянешь, но,.. увы:
всюду – то ли знаки кары божьей,
то ли меты храма-на-крови.