Исповедальное

Жуков Максим
Наверное, старость, что вспомнить решил
О даче, о детстве, о лете.
Я с местными, помню, гулял и дружил –
Чудны деревенские дети.

За медленной речкой простор голубой,
Поля насаждений аграрных.
Мы – дети. Мы лазаем всюду гурьбой
И ходим в совхозный свинарник.

Я помню тот сельскохозяйственный быт,
Сходящий на нет постепенно:
Коровник заброшен. Курятник закрыт.
В канавах навоз по колено.

На нечерноземье полнейший развал
В его экономике хлипкой.
Но жили ребята – и каждый встречал
Другого надменной улыбкой.

Играли в индейцев и в Афганистан
В угодьях совхоза Менжинец.
И бегал за нами, скакал по пятам
Домашних животных зверинец:

Дворовые кошки, собаки, коты, –
Кто сдуру к нам под ноги вылез;
Мы брали их в плен и таскали в кусты,
Где – лучше б они не родились!

Известно, что дети – извечное зло;
Мы сами об этом не знали…
О пытках, конечно, и речи не шло,
Но – тискали, мучили, мяли.

И Мурка, и Берег, и Пуля, и Рекс
Терпели, – кто пикал-непикал, –
Покуда один не приехал к нам кекс
Из Икши, на время каникул.

Я помню то лето, тот месяц. Тот год,
Оставил свинцовый осадок.
У Мурки тогда появился приплод –
Клубок разношёрстных котяток.

Я был из ребят самым младшим в гурьбе,
Не знал ни порядков, ни правил…
Тот кекс поначалу был сам по себе,
Что быстро в дальнейшем исправил.

В ребячьих забавах, похожих на бой,
Обид предостаточно кровных.
И вот мы однажды забрались гурьбой
В заброшенный старый коровник.

Тот икшинский кекс походил-побродил
Средь автокормушек и бочек,
И вдруг под одну пятерню запустил
И вынул пищащий комочек.

Он чуть помяукал, потом замолчал,
И замер в руке без протеста.
От Мурки котёнок. Но как он попал
В такое пропащее место?

Рисуясь, тот икшинский крикнул: «Ага! –
Котёнком вертя перед всеми, –
Прощай, мой товарищ, мой верный слуга,
Расстаться настало нам время!»

Я даже не понял, что эти слова  –
Цитата из школьной программы…
Но видел, как бьётся в руке голова
С раскрытыми в страхе глазами.

Как будто сработал условный рефлекс:
Свободной рукой, по сноровке,
Достал из кармана тот икшинский кекс,
Моток эластичной веревки.

Широкую быстро связали петлю,
Котёнку на горло надели…
Мне вдруг наяву показалось, что сплю…
Вокруг совещались, галдели…

Еще поразил удивительный факт, –
Я, можно сказать, обезумел, –
Когда нацепили петлю на косяк,
Котёнок – не сдался, не умер:

……………………………..

Когда добивали камнями его,
Я, сорванным голосом, тонким,
«Не надо! – кричал, – ну зачем, для чего?!»
И плакал потом над котёнком.

Наверное, старость. Моральный износ.
Простите, как бзик и причуду.
……………………………..
Пускай я умру под забором, как пёс,
Но этого я не забуду.