Глаза твои глубоки и грустны
и даже где-то перцем отдают,
но я на дне никак не разгляжу
души немой, таинственной маршрут,
что силилась я тщетно разобрать...
Ах если бы пшеничным колоском
волос прямая, шелковая прядь,
вошла под руку просто и легко.
Но взгляд случайно брошенный понять,
не сможет что на сердце отлегло.
Простым движеньем выжженной тоски
и с грустью что сочится сгоряча,
прикосновением пальцами руки,
неслышно я дотронусь до плеча ,
от локтя до запястья и кисти,
к затылку приближаясь наугад,
с прицелом револьверным поднесу
я губы напряженные в натяг.
Не просто быть дневальным на посту ,
окольцевав стремительно в затяг.
Ведь одиночество у каждого свое,
не раз на сердце шов разбередив,
стремится выйти прочь из берегов,
стихами через душу напрямик.
Сорвав с петель увесистый засов,
на свет немного чувства обнажив.
И прошлое запутанным клубком
спускается растрепано на грудь.
Я в омуте твоих спокойных рук
попробую встревоженно уснуть,
оставив целым под собою сук.
Но так недолог молодости век
Надеждой он на лучшее храним.
Ирония на почве естества,
по-детски мило пусть заигрывает с ним
и образ твой слетает как листва,
в осенний, обмелевший пруд.
За давностью забудутся слова,
и не останется следов от теплых рук.
Замкнется старая, прожитая глава
И сердца твоего забуду звук.