Дрожа, выводит текст рука:
Строка, за ней - ещё строка,
Но расплывается в глазах
И путается он в словах,
А в голове стучит, болит,
На теле кожа вся горит.
Он умирает; слышен стон,
Из рук роняет ручку он...
«Я завещаю всё жене,
Недолго остается мне...» -
Вот, что сумел он написать,
Пытаясь с дрожью совладать.
И воспалённый глаз глядит
На весь его нехитрый быт:
Все чисто - точно лазарет,
Тепло, ни дуновенья нет,
А на столе - таблеток тьма,
Жена микстуру принесла.
Но нечем здесь ему помочь.
«Ах, небо, мой уход отсрочь!»
Да, он страдает, скоро - смерть
И рая, ада круговерть.
Вот подзывает он жену:
«Я больше... больше не могу...
Прощай, любимая, прощай,
Меня всю жизнь не забывай.
И буду я с небес смотреть,
Как станешь жить, меня жалеть...»
Жена не верит: бровь подняв,
У изголовья мужа встав,
С серьезным в жалости лицом,
Наверно, мирится с концом.
Но вмиг прервал он свой рассказ,
От боли вздрогнул новый раз:
Раздался громкий писк во тьме -
Как будто дрель по голове!
Жена, вдруг руку протянув
И даже глазом не моргнув,
Достала градусник, что звук
Издал сейчас, издал так вдруг,
На цифры обратила взор -
В нем виден стал немой укор,
И, закатив свои глаза,
Не замечая уж конца,
Проговорила так легко,
Как будто каждый день таков:
«Что за спектакль?! Посмотри:
Тут только тридцать семь и три!»