Проснувшихся утром, наверно, уже не ждут.
Оставшихся где-то, где лечат от всех простуд,
Уже не отправят на фронт ни во время смут,
Ни после. Что делать им в этих чужих краях?
Шуршащие листья обоим напомнят дом,
А вечное горе уже не заглУшит стон.
Не спрятаться, верно, от смерти под сенью крон,
Когда-то хранившей покои на наших днях.
Проснувшимся утром, наверно, уже не встать.
Оставшимся где-то, где душу велел отдать
Их Дьявол,даются попытки всё вспоминать,
Зачем это было; в чём смысл бездушных тел.
Рисунки на стёклах последних пока молчат.
За ними темнеет, и гаснет уже свеча.
Признав эту горечь, художники всё кричат
От боли, которой тот Дьявол-то и хотел.
Проснувшимся утром уже не увидеть свет.
Оставшимся где-то других вариантов нет,
Но, кроме украденных ранее сигарет,
Других удовольствий уже не найдут тела.
Туман облегчает те мысли, что все одни.
А если потухли в глазах уж давно огни,
Я не сожалею тому, кто живёт в тени;
Я рад, что хоть кто-то нашёл себя там, где мгла.
Проснувшихся утром, надеюсь, пока что ждут.
Оставшихся где-то, где лечат от всех простуд,
Надеюсь, отправят на фронт и во время смут,
И после. Но что же им делать в чужих краях?
Шуршащие листья всем сразу напомнят дом,
А новое счастье, надеюсь, заглУшит стон.
Все спрячутся, верно, от смерти под сенью крон,
Когда-то хранившей покои на наших днях.