– Лукич, что-то мы с тобой заговорились, пойду я, однако, восвояси.
– Задёрживать не стану. А я допью, не пропадать жа доббру, – "бру" Лукич произнёс, передёрнувшись всем телом.
Через неделю Сорока вновь навестил центральную усадьбу колхоза "Партизан Сибири". На этот раз секретарша со словами: "Он уже интересовался, почему ты к нему не приходишь, я сказала, что ты пишешь повесть, правильно сказала или как?"
– Скорее всего, "или как".
– Вот чо бы ни спросила у тебя, ты всё с подковыркой отвечаешь. Заходи уже.
– Здравствуйте, Иван Кузьмич.
– Ты чо эта? Я тут вроде один нахожусь.
– Тогда здорово, Иван Кузьмич.
– Вот это совсем другой коленкор. Скульптора нашёл?
– Целых пять человек, но их начальство говорит: надо провести меж ними конкурс.
– Какой ишшо конкурс?! Сам-то ты на кого обратил внимание?
– На Михаила Кугачова.
– Ну вот, бери мой "Лексус" и вези его к нам, проведём внеочередное заседание правления колхоза.
– Дак сев начинается.
– Сев подождёт, ещё земля холодная.
Михаила обнаружили в Союзе художников на Горького. На предложении Сороки ехать в Боровиково тут же согласился, и через час с небольшим мы предстали перед очами Ивана Кузьмича. Он встал из-за стола и крепко похлопал по плечу скульптора. С ходу спросил: – Ты настоящий скульптор? А то вон из Москвы приезжал к нам, вон вылепил солдата, противно смотреть.
– Видел я. Это настоящий скульптурный ляп, руки бы обломать ему за такое издевательство над святой памятью погибших солдат.
– Ладно, а как насчёт Пушкина? С кого лепить будешь?
Михаил опешил от такой бесцеремонности, но не обиделся, ему даже понравилась напористость председателя.
– У меня, Иван Кузьмич, посмертной маски копия есть.
– А фигуру с кого, кто позировать будет?
– Не определился пока, похожу по деревне, посмотрю, может, кого и выберу.
– Давай, Миша, так лицо с маски ваяй, только оживи её, а фигуру с Сороки. Сразу два зайца убьём: и Пушкину будет памятник, и Сороке с головой Пушкина.
– А что, вполне он подходит на эту роль.
– Значит так, надо определить место.
– Я, собственно, уже определил.
– И где? – заинтересованно спросил Иван Кузьмич, готовясь вступить в спор со скульптором.
Михаил подошёл к окну, из которого открывалась вся панорама деревни, и указал рукой: – А чем не подходит лужайка перед конторой?
– Место хорошее, но не для памятника поэту, а только для конторы и годится. Значит так, поставим его вон на том возвышении, что виден со всех улиц нашей деревни. Давай выйдем из конторы-то. А то мы как "в Филях, готовимся дать бой без рекогносцировки".
На улице светило солнце и пели птички, радуясь ранней весне. Михаил проследил за широким жестом вмиг остановившейся крепкой руки председателя.
– Значит так, вот тут пусть и стоит наш Пушкин! – твёрдо заключил Иван Кузьмич. Так что, Миша, приступай.
– Но мы же не составили договор.
– Как не составили, мы всё обговорили, место определили, свои ты деньги за работу получишь по прейскуранту Союза художников России, можешь не беспокоиться. Тут тебе не город, сделал работу, получай своё. Если нужен аванс, тебе Вера Игнатьевна выдаст под роспись, а вот, кстати, и она: "Что, Вера Игнатьевна, уже проголодалась, хотя верно, время обеденное, – глянув на "Багет", подтвердил председатель и продолжил, – значит так, впишите в ведомость руководящего состава вот Михаила. Как полностью? – обратился председатель к скульптору.
– Михаил Ефремович Кугачов, – словно солдат, представился он.
– Вера Игнатьевна, слышала?
– Да, и можете считать, внесла.
– Как говорится, "война войной, а обед по распорядку". Светлана, – слегка повысив голос, произнёс председатель.
– Да, Иван Кузьмич, – выглядывая, высунувшись из распахнутого настежь окна.
– Организуй нашему новому, можно сказать, члену колхоза "Партизан Сибири" Михаилу обед, да и Сороку покорми, а то он всё чо-то записывает, тоже, поди, проголодался. После обеда пригласи всё руководство колхоза на внеочередное заседание правления.
Обед был, как в лучшем ресторане до собянинской и лужковской Москвы. Через тридцать минут после обеда стали подходить управленцы и рассаживаться по своим местам. Никто не разговаривал, только шаркали ножками отодвигающиеся стулья, под некоторыми они жалобно поскрипывали. Услышав жалобный скрип, председатель тут же реагировал: "Полевод, что-то вес поднабрал, завтра с утра обойдёшь поля с озимой рожью, оценишь всходы".
– Иван Кузьмич, я только вчерась на Карьке обскакал все, и пшеничные тоже.
– Вот потому и скрипит стул под тобой. А ты, Виктор Викторович, даже самую ленивую лошадь ему не давай.
– Иван Кузьмич, у нас ни одной лошадки нет ленивой, все трудяги, – с обидными нотками в голосе возразил тот.
– Вот какие метаморфозы происходят, отец забулдыга, драчун, а сын чуть ли ни в бабочке приходит на конюшню, потому и кони все опрятные и работящие, что значит толковый специалист. Не зря платили стипендию, когда он учился в Сельхозакадемии, – себе под нос пробурчал председатель, а вслух добавил, – Виктор Викторович, для нашего казака-скульптора Михаила выдели не очень норовистую лошадку под седлом. А зачем откладывать, приведи, Виктор, лошадку-то, не пешком же ходить по деревне ему.
– Миша, верхом-то давно ездил? – поинтересовался Сорока.
– Сейчас увидишь, Серёжа.
Мерин покосился на Михаила, но, почувствовав крепкую руку, присмирел. Скульптор вставил левую ногу в стремя и ловко правую ногу, перемахнув через гнедого, точно вставил в стремя. Гнедой стоял, не шелохнувшись. Михаил тут же отпустил повод, и гнедой с ходу помчался рысью, подняв облачко пыли. На самой высокой точке конь, управляемый твёрдой рукой седока, остановился, как вкопанный. Председатель, внимательно наблюдавший за происходящим, остался довольным испытанием, произнёс:
– Настоящий казак и не болтун.
Тем временем скульптор объехал по периметру площадку и так же рысью вернулся к конторе. Председатель крепко пожал руку Михаилу со словами: "Поддерживаешь выездку, молодец!"
– Иван Кузьмич, у меня каждый член семьи имеет своего коня.
– Значит так, пользуйся лошадкой, расстояния в деревне нашей не малые, пешком не находишься, – резко повернувшись, ища глазами Светлану, та, почувствовав своим секретарским нюхом, что требуется обнаружить себя, вышла из толпы и предстала перед очами председателя, Председатель, улыбнувшись, спросил: "Светлана, как явка?!"
– Иван Кузьмич, все в сборе, только Виктора Викторовича, а, нет, вон он бежит.
Зал заполнился людьми мгновенно, расселись без скрипов стульев на сей раз. Иван Кузьмич опять пригласил жестом Сороку занять его место за столом, сам подсел к Михаилу, сидящему на одном из боковых кресел, выстроенных в один ряд вдоль стены. Сорока встал из-за стола, подошёл чуть ближе к сидящим и стал читать свои стихи:
Михаил – казак и скульптор,
настоящий он мужик!
Гениален он в культуре,
а в ваянии велик.
Создал образы достойных
граждан края и страны,
нет скульптур безмолвно-сонных
с выражением вины.
Все стремительны в полёте
мысли льются через край.
Дифирамб ему споёте,
прогремите на Алтай.
Ни в одном колхозе нету,
заявляю я, друзья,
памятника – честь Поэту –
почитает вся Земля.
Будет, знаю, самым лучшим
с тайной гения в очах
наш непревзойдённый Пушкин
с гениальностью в стихах!
Все присутствующие прекратили перешёптывания и устремили свои взоры на читающего, который вроде бы ничего необычного не делал, его движения были еле заметны, но выразительны, что невозможно было оторвать глаз, от столь прочувствованного чтения. После заключительной строки умудрённые руководители встали и аплодировали целую минуту стоя. Вдруг к Сороке подошла секретарша и, обратившись к залу, заговорила:
– Не зря я тебя заложила, выходит, и тюрьма шлифует поэтов!
– Хватит оправдываться, подлость остаётся на всю жизнь пятном, которое даже от покаяния не исчезает! – стальным голосом произнёс председатель. Всем понятно, что за человек наш скульптор?
– А самому-то ему вопрос можно задать, Иван Кузьмич? – протараторила завклубом.
– Если по делу, то можно, – как отрезал председатель.
– Иван Кузьмич, да пусть задают, на любые не политические вопросы отвечу.
– Значит так, у нас не вечер вопросов и ответов, а внеочередное заседание правления. Интересно услышать от руководителей подразделений колхоза, какие средства они собрали на памятник.
Первым встал Довоглазов и пробасил:
– Полеводческая бригада, кроме Быкина-старшего, решила внести апрельскую зарплату.
– Вера Игнатьевна, и сколько в рублях вышло?
– Шестьдесят на десять – шестьсот тысяч рублей выходит.
– Какое подразделение ещё внесло?
– Животноводческое, чуть поменьше тоже внесло – четыреста тысяч. По моим подсчётам, хватит уже на два памятника.
– Молодец Пётр, мобилизовал доярок-операторов.
– Мы, Иван Кузьмич, решили и вторую летнюю зарплату внести, только Клавдия Проскурякова-Кротова не участвует у нас. Гулящая она у нас.
– Значит так, Пётр Иванович, пусть она зайдёт ко мне после правления.
– Будет сделано, Иван Кузьмич.
– Сорока, у тебя всё? Я слышал, тебе наш главный потребитель продукции в городе создал литературную премию и вручил тебе её в виде коттеджа на одиннадцати сотках земли за книгу о его заводе, и стал ты первым "Лауреатом премии Турецкого". Вот о заводах пишешь, а о родной деревне только стишки кропаешь.
– Иван Кузьмич, повесть готова, осталось только записать её.
– Так в чём дело? Садись и пиши, стадо передай Алексею Кротову, твоему подпаску. Зарплату будешь поучать по-прежнему в колхозе. Вера Игнатьевна, поставьте его на довольствие.
Секретарша подошла к Сороке и громко прошептала, чтобы слышали все: "А ты всё злишься на меня, что позвонила, куда следует, не позвонила бы, кем бы ты счас был? И над Полюсом полетал..."
– И в тюрьме посидел, – съязвил Сорока.
– Значит так, хватит шептаться. Кому мы поручим строительство навеса над местом, где будет создаваться Пушкин в полный рост?
Словно школьница, подняла руку старшая пекарь, чьё подразделение снабжает все окрестные деревни, а их насчитывается пятнадцать у неё. Да и городские магазины являются постоянными покупателями хлебобулочной продукции. Два года назад колхоз перестал возить зерно на городской элеватор, построив заводик по переработке зерна. Встала в отглаженном белом халате в возрасте женщина.
– Что у тебя, Любовь Петровна?
– Иван Кузьмич, давайте не навес, а прозрачную отапливаемую полусферу возведём, чтобы дождь не мочил гения Земли, – с пафосом мечтательно произнесла она, явно не надеясь, что председатель одобрит её предложение.
– Красивая идея, осталось воплотить её. Главное, кто будет воплощать?
– Вы думаете, почему у нас со Степаном самые высокие урожаи на приусадебном участке, да потому что над ним возведена защитная сфера.
– Любовь, поясни собравшимся, что за сфера, если её не видно.
– Иван Кузьмич, не зря же Степан закончил почвенно-растениеводческий университет. Он ещё в универе предложил метод выращивания защитных поверхностей по доселе неизвестной технологии.
– Значит так, давай поподробнее доложи нам, что и как.
– Иван Кузьмич, да очень просто, он по периметру полил жидкостью, которая укореняется в земле и, словно дерево, начинает расти по заданной программе, возводя невидимую полусферу, которая пока только защищает растения от похолоданий. Степан работает над тем, чтобы полусфера поддерживала летом нормальную температуру, а зимой создавала бы летнюю.
Председатель почесал затылок, улыбнулся и заключил:
– Значит так, пусть твой Степан и дальше работает, а полусферу мы возводить не станем, пусть наш Пушкин находится в привычных нам погодных условиях, так он будет ближе и дороже нам. Михаил Ефремович, ты ничего не хочешь сказать нам?
– А что говорить, надо приступать к работе по созданию памятника, только я не вижу материала, из чего делать его.
– Светлана, почему нет представителя транспортного подразделения?
– Иван Кузьмич, как это нету, вон они сгружают камни для постамента и для памятника.
Все присутствующие обратили свои взоры на выбранное место для памятника, где Кротов Владимир Егорович руководил разгрузкой трёхметровой глыбы мрамора чисто белого цвета. Сразу с машины эту глыбу водрузили на готовый уже постамент. Владимир закончив установку, подошёл к председателю со словами:
– Вот, Иван Кузьмич, как заказал скульптор, доставили и установили на место, осталось возвести леса для ваятеля.
– Владимир Егорович, а не упадёт верхняя глыба?
– Нет, там же всё предусмотрено, в обе глыбы вмонтированы штыри, которые входят в специальные отверстия, залитые клеем-уплотнителем. Через полчаса затвердеет – и никакой ураган не страшен.
– И какая высота всего этого? – поинтересовался председатель.
– Пять метров и двадцать сантиметров, как было сказано Михаилом.
Леса, которые были изготовлены вчера, возвели за полчаса. На верхнюю площадку скульптора с инструментом подняли в люльке специальной машины. Через час работы появилась голова Пушкина.