Ты ведь знаешь, я очень сильно тебя люблю.
Я сказал это столько раз и во стольких формах!
Может, нам и досталось — так же, как кораблю
достаётся во время первого в жизни шторма, —
но за всяким штормом всегда наступает тишь,
а у нас гробовое затишье без всякой квоты.
Ты вверху, в облаках, над моим кораблём летишь,
видя парус мой пикселем там, с высоты полёта.
Ты всё знаешь про все мои мысли, про все слова.
У меня от тебя не осталось закрытых жизней.
Почему же тогда тяжёлая голова
в этом сне бессловесном на собственных мыслях виснет?!
Ты же знала всегда, что меж наших с тобой миров
самой крепкой рукой проложены коридоры,
как же вышло теперь, что мои океаны слов
не находят дверей, врываясь в твои просторы?
Я совсем не пытаюсь жечь, объявлять войну
и тем более не пытаюсь давить на жалость,
но сама посмотри: моё сердце — в твоём плену,
а ты сделала так, что оно до крупинки сжалось,
и плевать, если море потянет его ко дну,
лишь бы крыльям твоим в чистом небушке не мешалось.
Обнимаю тебя. Обнимаю на все века!
И надеюсь, что, может быть, ты разглядишь однажды,
как летит белым флагом отчаянная строка.
Обнимаю, любимая, крепко, на все века!
Убеждаю себя, что иное уже не важно.