Её в театре называли королевой
за то, что сдержанно кивала всем подряд,
и мужички, не раз «ходившие налево»,
с благоговением выстраивались в ряд,
мечтая выменять на пошлый комплиментик,
поспешно брошенный (пусть даже невпопад),
и на заранее прикупленный букетик
её насмешливо-холодный, синий взгляд.
Легко ступая, словно лань по тропке горной,
она неспешно проходила коридор
и исчезала в артистической уборной
под теноров и баритонов дружный хор.
Представьте!.. В труппе не было мужчины,
который с ней в своих мечтах не станцевал!
Любой из нас без всякой видимой причины
её невольно возводил на пьедестал.
В её одежде дорогой, но не роскошной,
причёске строгой, макияже и духах
была харизма, и казалось невозможным
не утонуть в ультрамариновых глазах.
Мы были молоды, чисты душой и рады
настроить струны сердца на лирчный ад
и королевские оброненные взгляды
воспринимали, как награду из наград.
Она роняла их направо и налево,
а нам присниться не могло и в страшных снах,
чего ей стоило казаться королевой
с её пропиской на Борисовских прудах.
В пятиэтажке – той, что рядом с грязной лужей,
в квартирке крошечной, похожей на подвал,
она жила с отставником-майором мужем,
который двадцать лет с постели не вставал.
Под Кандагаром, выходя из окруженья,
он в спину пулю разрывную получил,
был комиссован в тот же месяц по раненью
и обездвиженный отправлен вскоре в тыл.
Мы и представить не могли, с какою болью
смириться ей и даже свыкнуться пришлось,
что жизнь реальная была той самой ролью,
заглавной ролью, что сыграть ей привелось!
Внимая зову чисто женского начала,
она невольно в этот образ свой вошла.
При этом, мужу никогда не изменяла
и изменить при всём желаньи не могла…
Её любовь, как Заповедь Завета,
была Всевышним послана ему.
Она была лучом дневного света,
который может разогнать ночную тьму!