Привет всем авторам площадки. С вами Злобный Мышалет, и мы продолжаем рассказывать об интересных культурных событиях с участием наших постоянных авторов площадки, а также берем у авторов интервью.
Сегодня мы расскажем о прекрасной поэтессе Але Воронковой, чьи стихи давно полюбились авторам Стихи.ру, Единомышьленникам и вообще - читателям.
Мышалет публикует материал об Але Воронковой, который уже был на сайте "Изба-читальня".
Итак, об Але рассказывает Лана Астрикова
Женщина.. Загадка.. Она стоит у окна, смотрит на легкую сеть дождя за ним... А, может быть, она смотрит не на дождь... А на антоновские яблоки в саду.. Яблок так много, что ветви гнутся под их тяжестью, иногда - ломаются...
Странно.. Привкус яблок на губах перебивает клубничный вкус и вкус ледяной родниковой воды. И чуть засохшую на губах сливочную пенку мороженого. Как она все это любила, любит с детства!
Женщина, тонкий силуэт у окна, окутанный ажурными петлями шали. Силуэт хрупок, черты – тонки... Дождь за окном – нескончаем, тонкая его сеть уловляет Душу, под шелест его медленно затихает ритм сердца.
И остаются лишь стихи... Ее стихи. Она пишет их с детства. С восьми лет, она ими пропитана, она ими дышит. Как и рассказами и воспоминаниями своих близких.
Ее стихи – картины. Начертанные грифелем, масляными красками Души. На полный вдох – выдох... Ничего не сказать о себе и сказать все стихами.
Нарисовать ими точный и зыбкий женский портрет – вполоборота, у зеркала, без, нервный, сосредоточенный, с прямой спиной, с палочкой сигары, мундштука в пальцах. Хотя сама никогда не курила.. Такая легкая загадка – ребус для поклонников, которые нанизывают в памяти бусины ее строф – рифм о расставании
Не приезжай ко мне в Париж...
Игривость оперы Россини
Перечеркнёт монмартрский стриж,
Стрижа напомнив из России.
Достану, но не закурю,
Из портсигара сигарету.
Погода катится к нулю,
А полночь катится к рассвету…
За перекрашенным боа
На ослепительной цепочке
Портреты (как желаний, два:
Его и годовалой дочки…).
Из тридцати шести - пять карт,
Чьи очертания в тумане,
Как и разлюбленный Монмартр,
Разлюбленный, а как же манит…
И без желаний... жизнь... вполне,
На то и зябнуть коли зяблик!
Плывёт по выцветшей волне
Из роли сыгранной кораблик...
( Не приезжай...)
А рядом – сезанновский натюрморт словами – из осенних груш с горьким привкусом невстречи, опоздания, воспоминания. Воспоминания, которое еще не сбылось. Не стало – явью, точащей сердце. Впрочем, оно никогда явью не станет...
«Груши!!! А в грушах - жемчужная низка,
наверху - из двух строчек всего-то - записка:
«Я себя приучаю не думать о грустном,
Но тоска по тебе с этим грушевым вкусом…»
Съела жадно одну, и подумалось странно:
«Что мне эти заморские дивные страны?
Все дороги не к Риму ведут, а к калитке,
у которой стоишь ты, промокший до нитки;
рядом сушатся милые божьи коровки».
…Я достала все груши из душной коробки,
на столе разложила их. Пестую память:
электричка, собаки в сугробищах, сани,
мира зимнего звонкие долгие звуки
и твои…очень тёплые добрые руки.
А ещё сладкий холод от снега в горсти.
…Под окном всё сигналит, сигналит такси»
«Груши».
***
Сладкий холодок бездны, колодца времени от стихов Галины Воронковой. Я погружалась в этот омут ясных строф, когда бродила по ее странице.. Много стихов портретов, четких, как вырезанных стеком скульптора, но со своей добавленной ноткой теплой усмешки. Словно поэт протягивает руку тому, о ком пишет. Слегка, бережно, дотрагивается, касается - едва уловимо:
...
Черною ночью по белому Утру -
в линии страсти изгиб Камасутры,
над сладкозвучием юного стана
имя витает заморское "Анна".
В милой горбинке татарское эхо,
плач мелодичен и кажется смехом,
а под рукой ( "Утомилась? Встряхни...")
дремлют ее роковые стихи.
В черных и белых - неосторожных -
линиях всю ее любит художник,
но от любви - перетянутой струнки -
имя осталось и двадцать рисунков.
Губы родные в знакомой помаде
горько шепнули: "Спасибо, Амади..."
Бодро кивнул ей, но дрогнула странно
с кистью рука: "До свидания, Анна..."
Ангел и бес поделили пространство
"после" и "до" беспробудного пьянства,
только не вовремя в имени Жанна
(ТОЙ, что потом...) ему слышалось "Анна".
«Анна и Модильяни»
Женщина в узорчатой шали, любящая море, но назначающая ему только ночные свидания, ибо боится влюбиться - до безумия - и быть обожженной, любимой им взаимно - смертельно, быть может, совсем без боли, как саламандра.
Саламандра. Кажется, я нашла ее образ. Этот образ лениво отряхивающийся от искр вечного костра жизни саламандры.
И плавная строфа, с классически строгой рифмой стиха, и сама она Галина – Аля Воронкова, избравшая себе чудное и знаковое имя в современном звучании - это всего лишь – некий легкий, изящный самообман, закольцованная саламандра, окольцованная строфой, от боли, от разочарований, от не признаний, а, может быть, слишком яростных признаний, обжигающих и захлестнувших ее, как нечто бездонное, морское, неизбывное..
Только вот море – обманчиво спокойно. Как и она сама. Спит, сонно ласкает гальку, песок, лагуну.. Что там еще?Холодно – тепло, агатово переливаясь в просторе ночи...
Женщина зябко кутается в узорчатую ажурную шаль... Сходит с крыльца старинного домика с садом антоновских яблок. Им сто лет. Яблокам.
Саду сто лет. Ей самой - столько же? Нет. Да? Меньше, больше.. Я немного знаю о ней. Я просто - рисую ее. Словами своего эссе... О, да.. Додумываю, представляю. Меняю краски. Она - не хмурит бровей, усмехается: морщинки будут. Секрет давно известный. У прабабушки он был. У бабушки, этот парижский, варшавский, вечный секрет.. Она рассыпает такие изящные маленькие секреты, как пудру, как цвет жасмина, как медовую пыльцу, как горечь анисовых семян по своим строфам, циклам загадкам. Я ничего не знаю о ней.. Она и не дала мне такого права - знать. Она просто ведет меня за собой волшебной нитью поэзии, распутывая ее, как клубок, раскрывая, как таинственную страницу старинной книги времени.. Может быть, книге этой - сто лет. Может быть, больше. Меньше. Как ее личной библиотеке, например.. Ее вещам, доставшимся от прабабушек и дедушек...
Саламандра. Изменчивая, вобравшая в себя рифмой, простой, незатейливо – осторожной, иногда обманчиво неправильной, чуть прохладной секрет обворожения кристальной чистотой, вдумчивостью, мудростью пряной печали вне времен.. сомнений понятий.. Как то, в одном из отзывов, я обронила, что ее поэзия напоминает мне бунинскую пряность строфы, пространство осеннего сада, аромат полынный и треск костра... В котором живет саламандра. Ее поэзия. Поэзия Галины Воронковой.. Некий тонкий, альтистый звук, уходящий в небо. Как саламандровые искры костра..
*****************
Готовятся к выпуску статьи о новом сборнике "Недетский возраст", о литературном музее Анны Ахматовой, об участии в фестивале японской поэхии Наили Ахуновой и Людмилы Скребневой и о многом-многом другом.