«...Тут Рюхин опять вздрогнул: бесшумно открылись белые двери,
за ними стал виден коридор, освещенный синими ночными лампами.
Из коридора выехала на резиновых колесиках кушетка, на нее
переложили затихшего Ивана, и он уехал. И двери за ним замкнулись».
М. Булгаков «Мастер и Маргарита»
Водитель гнал свой грузовик,
Сердился – даром ночь пропала,
У пассажира хмурый вид, -
В Москву,
Скорей с Москву!..
Светало.
И вдоль шоссе свет фонарей
Не ярок был и неприятен.
Вновь поворот... Занос... Скорей!
Скорей туда, где мир понятен!
Вот отвалился хвойный лес,
Остался где-то за спиною,
Изгиб реки уплыл-исчез,
Промчался мимо стороною.
Навстречу «сыпались» столбы
И мачты с гроздьями катушек,
(Как злой предвестники судьбы,
Как выстрелы незримых пушек),
Земля вся в полосах каналов,
И груды щебня тут и там.
(А солнце, между тем, вставало...)
Машина мчится по буграм,
Обычный мир навстречу катит -
Заборы с будками, дрова, -
Вот-вот уже она, Москва!
Сейчас навалится, охватит...
У пассажира хмурый вид
Не просто так, не из причуды.
Его печалит и томит
Сомнений новых
Груз подспудный.
В душе оставил тяжкий след
Дом скорби
Ночью посещенный,
С ума сошедший друг-поэт
В его палаты увезенный.
Но что-то более всего
Терзает, не дает покою,
Хоть и уехал далеко
Уже от скорбных тех покоев.
Понять бы, что же гложет так,
Так сильно душу бередит?
Тот коридор, свет синих ламп,
Что прочно к памяти прилип?
Нет, коридор здесь ни при чем,
И дело здесь не в цвете света;
Тупой иглой засели в нем
Слова безумного поэта,
Что все его стихотворенья -
Бездарность пошлая одна.
Слова обидны… без сомненья,
Но... правда в них заключена!
«Стихи дурны...
Был прав Бездомный...
И славы мне не принесут.
Иван... он хоть и был безумный,
Но... справедлив его был суд...
Но отчего ж стихи дурны?..
Я в них ни капельки не верю...
Зачем написаны они?
Чтоб угодить тому, кто сверху...»
Так ехал, думал и скорбел,
И не глядел вокруг при этом,
А в пол трясущийся глядел
Поэт, осужденный поэтом.
Он что-то нудно бормотал,
Качая тихо головою,
И мысленно себя глодал,
И мучился своей судьбою.
Потоки иссякали сил,
Его (не зря он так подавлен)
Неврастении взрыв сразил,
Он этим взрывом был отравлен.
Тут под ногами замер пол,
И бедный Рюхин враз очнулся.
В себя на время он пришел,
Привстал с трудом и покачнулся.
Увидел вдруг, что он в Москве,
Все было так вокруг знакомо,
И над Москвой алел рассвет
Под облаком позолоченным,
Что грузовик его, застряв,
Стоит в колонне у бульвара
Образовавшей длинный ряд
Вдоль узенького тротуара,
И, что близехонько стоит
На величавом постаменте
Увековеченный пиит
В чугунном сплаве и цементе,
И, голову слегка склонив,
Бесстрастно смотрит на бульвар.
Тут Рюхин к славе стал ревнив,
Не выдержав судьбы удар.
Он поднялся во весь свой рост
И руку величаво поднял,
Как будто он и сам не прост
(То мир пока его не понял).
Каких-то странных мыслей рой
Вдруг хлынул в голову поэту,
Заговорил он сам с собой
Бред изливая несусветный,
И стал зачем-то нападать
На невиновного пиита:
«Вот где удача! Вот судьба! –
Воскликнул Рюхин ядовито, -
Какой бы шаг ни сделал он,
Чтоб в жизни с ним не приключилось -
К любви и славе все вело,
На пользу все... Где справедливость?
А что он сделал, не пойму,
Что в этих строчках: «Буря мглою...»,
Какой секрет открыт ему?
Но гений он! А я... Пустое...
Нет, просто повезло злодею» –
Так Рюхин горько заключил,-
«Стрелял в него белогвардеец.
В бедро он пулю получил.
И вот бессмертен он теперь.
Да... повезло... уж ты поверь...»
Колонна тронулась...
Больной,
Осунувшийся, похудевший,
В разладе тяжком сам с собой,
И даже будто постаревший,
С безжизненным
Потухшим взглядом
Он в Грибоедова входил
На опустелую веранду...
Потом один сидел и пил...
Вокруг, все в солнечных лучах,
Стояли столики пустые,
Официанты второпях
Срывали скатерти ночные.
И с видом утренним коты
Шныряли около веранды.
И пахли резко так цветы
Как будто резедой и мятой.
И вдруг неважным стало все.
Вся суета-сует мирская.
И Рюхин отпустил ее,
Зачем она ему, пустая...
О, если бы Бездомный знал!
Но он теперь уже свободный...
Вся ночь истрачена до дна.
День навалился безысходный... 2007г
(автор иллюстрации Олег Конторович)