Люблю обычные слова,
Как неизведанные страны.
Они понятны лишь сперва,
потом значенья их туманны.
Их протирают, как стекло,
И в этом наше ремесло.
Давид Самойлов
Поэт видит слова глубже, чем обычные люди. Он не просто знает их значения – он чувствует их и заставляет играть в стихах, поднимая на поверхность скрытые связи и ассоциации. Иначе говоря, поэт ощущает внутреннюю форму слов. Более того – он заставляет читателя её почувствовать.
Как это происходит? Благодаря чему в поэтическом тексте слова открывают свою внутреннюю форму и позволяют читателю проникнуть в словесные тайники? Метафорически ответил на этот вопрос Давид Самойлов – стоит лишь протереть слова, как стекло, – и за этим стеклом (словесным пространством стихотворения) открываются неизведанные страны.
Но оставим в стороне метафорику и попробуем ответить на этот вопрос, используя инструментарий лингвистической поэтики.
Начнем с понятия мотивированности значения, которое лежит в основе понятия внутренней формы.
Значения слов бывают мотивированные и немотивированные. Если значение слова можно вывести из его звуковой формы, оно считается мотивированным, в противном случае говорят о немотивированном значении. Чтобы проиллюстрировать эту разницу, рассмотрим два слова – «снег» и «подснежник».
Почему снег называется снегом? Точнее говоря, почему концепт СНЕГ в русском языке обозначается словом «снег»? В этимологическом словаре находим информацию о том, что это слово общеиндоевропейского происхождения, т. е. во многих индоевропейских языках слова с таким значением звучат похожим образом: англ. snow, нем. Schnee, нид. sneeuw, дат. sne, фр. neige, исп. nieve, итал./порт. neve, лит. sniegas, латв. sniegs и т. п. Но почему в индоевропейском праязыке для обозначения соответствующего концепта был выбран именно такой звуковой комплекс, мы ответить не сможем. Звуковая форма и значение никак не связаны, звуки сами по себе не дают представления о соответствующем явлении – не характеризуют концепт. Поэтому значение слова «снег» является немотивированным.
Напротив, зная значение слова «снег», мы можем легко объяснить, почему цветок с латинским названием gram в русском языке называется подснежником, – потому что он растет под снегом. Подобное можно сказать и о парах слов «уши – наушники», «небо – небосвод», «стол – столешница», «пить – выпить», «заяц (животное) – заяц (безбилетный пассажир)», «хвост (часть тела животного) – хвост (слежка)» и т. п. Это слова с мотивированными значениями.
Особенно наглядно различие между группами слов с мотивированными и немотивированными значениями проявляется при изучении иностранного языка. Если вы не знаете, что означают немецкие слова trinken (пить), gruen (зеленый), hell (светлый), Tisch (стол), нужно справиться в словаре. Но если вам известно значение этих слов и у вас достаточно сформировано чувство языка, вы без труда выведите значения похожих слов в контексте – austrinken (выпить), Getraenk (напиток), hellgruen (светло-зеленый), Tischler (столяр).
Слова с мотивированными значениями имеют внутреннюю форму, а слова с немотивированными значениями ее не имеют. Таким образом, внутренняя форма – лексическое значение, которое лежит в основе образования нового слова. Она указывает на причину, объясняющую, каким образом произошло закрепление определенного значения за определенным набором звуков в языке.
У некоторых слов выделяются целые цепочки внутренних форм: колокольчик <- колокол <- коло (круг); очковая (змея) <- очки <- око; подоконник <- окно <- око.
Слова с мотивированным значением, т. е. имеющие внутреннюю форму, распадаются на две группы:
• Производные слова, образованные от других слов при помощи различных аффиксов или словосложения. Слово-исходник, лежащее в основе другого слова, и служит мотивировкой для его названия.
• Слова с переносными значениями. Так, внутренней формой слова «хвост» в значении ‘слежка’ является этимологически прямое, исходное значение этого слова – ‘часть тела животного, находящаяся сзади’.
С течением времени мотивировка значения слова может ослабнуть, и внутренняя форма становится стертой. Например, слово «красный» имеет в качестве внутренней формы значение ‘красивый’, именно оно актуализировано в словосочетании «красно солнышко». Глагол «стрелять» связан по внутренней форме со словом «стрела»: изначально стреляли только стрелами, постепенно набор возможностей (к сожалению!) расширяется – стреляют ядрами, дротиками, пулями, патронами, снарядами, ракетами и даже глазами, и внутренняя форма стирается, «умирает».
Степень стертости внутренней формы бывает различной – она может угадываться довольно быстро, а может потребоваться и обращение к словарю. Кроме того, «чутье» на внутреннюю форму слова очень индивидуально – одни улавливают её сразу, другим требуется время на размышление. Умение видеть внутреннюю форму, особенно стертую, – хороший индикатор развитого чувства языка у человека.
Свойства внутренней формы используют мастера поэтического слова. Осознанно или неосознанно, – большой вопрос. В любом случае, каждый поэт понимает, что какие-то внутренние резервы слова он задействует, чувствуя возникающую – создаваемую им! – красоту словесных знаков.
Внутренняя форма используется – эксплуатируется – автором поэтического текста с помощью определенных приемов. Эксплуатацию внутренней формы можно свести к двум видам или двум группам приемов: воскрешение и придумывание внутренней формы.
Рассмотрим эти виды подробнее.
1) Воскрешение (или оживление) стертой внутренней формы производится за счет разных приемов, самые частотные из которых – употребление производного слова и слова-исходника, употребление двух слов с одинаковой внутренней формой и двузначность.
Употребление двух слов – производного слова и слова-исходника, давшего ему внутреннюю форму, – самый простой прием. Вспомним крылатые слова Чацкого из комедии «Горе от ума» А. С. Грибоедова:
Служить бы рад, прислуживаться тошно. (Александр Грибоедов)
Производное слово – глагол «прислуживаться», образованый от слова-исходника «служить» при помощи приставки при– и суффиксов –ив и –ся. Значение этого слова ‘состоять на службе’ и есть внутренняя форма глагола «прислуживаться». Оба глагола употреблены в одном предложении как контекстуальные антонимы.
Внутренняя форма прилагательного «непутевый» эксплуатируется Ю. Ю. Визбором при помощи контактного употребления существительного «путь» во множественном числе; аллитерация П, Т, М усиливает эстетическое воздействие этого приема:
Так выпьем, ребята, за Женьку!
За Женечку пить хорошо!
Вы помните, сколько сражений
Я с именем Женьки прошел.
И падали годы на шпалы,
И ветры неслись, шелестя...
О, сколько любимых пропало
По тем непутевым путям. (Юрий Визбор)
Интересно, что в приведенном фрагменте внутренняя форма связывается не с привычным значением ‘путь’. В старые времена слово «путь» означало не только дорогу, но и должность при дворе князя: путь сокольничий – ‘ведающий княжеской охотой’, путь ловчий – ‘ведающий псовой охотой’, путь конюший – ‘ведающий лошадьми’. Человек, который не имел пути (должности), именовался беспутным или непутевым. С течением времени эти слова сохранили только переносное значение, потому что исходное слово «путь» утратило значение ‘должность’. В песенных стихах Ю. Ю. Визбора оно тоже не актуализируется, тем не менее, имеющаяся игра значений, несомненно, украшает их.
Второй прием – употребление в одном стихе или в одной строфе двух слов с одинаковой внутренней формой, сопровождающихся словом-исходником в двух значениях. Например, словом-исходником для существительных «дворянин» и «дворянство» является «двор». Оба слова имеют одинаковую внутреннюю форму – значение слова «двор» ‘окружение монарха’. Б. Ш. Окуджава помещает эти слова в такой контекст, где актуализируется другое значение слова «двор» – ‘территория, прилегающая к дому’, так возникает игра значений и внутренних форм:
Пускай моя любовь, как мир, стара, –
лишь ей одной служил и доверялся.
Я – дворянин с арбатского двора,
своим двором введенный во дворянство. (Булат Окуджава)
Игра слов сопровождается метафорическим переносом: Арбат предстает монархом, а дворовая ребятня – дворянами.
Двузначность имеет место при употреблении одного слова с двумя актуальными значениями. Происходит одновременная актуализация двух значений – переносного и прямого, являющегося стертой внутренней формой.
В этом случае внутренняя форма часто действительно мертва – незаметна вне контекста, так что её приходится воскрешать. Умело использовал этот прием В. Хлебников:
За мыслевом-кружевом,
Кружевом-тужевом
Тын я воздвиг
В мой сладостный, младостный,
Радостный миг... (Велимир Хлебников)
Автор выдумывает окказиональные отглагольные существительные «тужево» (от «тужить») и «мыслево» (от «мыслить»). В этом окружении слово «кружево» обретает полностью утраченную связь с глаголом «кружить» – воскрешается его внутренняя форма, одновременно актуализируясь вместе с прямым значением: мыслево <- мыслить, туживо <- тужить, кружево <- кружить.
2) Придумывание несуществующей внутренней формы называют еще ложной или народной этимологией. В результате приписывания слову совершенно иной внутренней формы возникает семантический окказионализм – старое слово с новым, необычным значением.
Заглядывать в словари человеку лень или некогда. Да и незачем – можно самому придумать внутреннюю форму. Например, первый компонент слова «Великобритания», сместив ударение, можно связать с просторечным наименованием велосипеда – «в'елик», получается изящная шутка: В Британии очень многие ездят на велосипедах. Именно поэтому ее так часто и называют – В'еликобритания.
В основе народной этимологии лежат паронимы – слова с похожим звуковым составом, но с несовпадением или частичным совпадением морфемного состава (ср.: в'елик и великий). Поэтому самым частотным приемом народной этимологии является употребление паронимов – слова с квази-внутренней формой и слова-исходника. Например, Б. Л. Пастернак, сравнивая звучание слов «лютня» и «лютый», придумывает этимологию слова «лютня» – оно якобы происходит от прилагательного «лютый»: лютня называется так, потому что звучит люто, потому что лютая. Остается уподобить лютне метель – «лютейшую из лютен»:
И видеть, как в единоборстве
С метелью, с лютейшей из лютен,
Он – этот мой голос – на черствой
Узде выплывает из мути… (Борис Пастернак)
На самом деле, слово «лютня» заимствовано из немецкого языка (Laute), куда пришло из арабского (al-ud – ‘дерево’) через итальянский (liuto), и ничего общего с лютостью не имеет. Но как выигрывают от этой выдумки стихи!
Придумывание несуществующей внутренней формы слова может сочетаться с перераспределением морфем. К примеру, бытует мнение, что птицу «воробей» назвали так с оглядкой на ее наглый, воровитый характер, т. е. внутренняя форма этого слова – ‘вора бей!’, хотя на самом деле это вовсе не так, корень "ворб" – исконно славянский, звукоподражательный, лежащий у истоков и таких слов, как ворковать, ворчать.
Перераспределение морфем или переосмысление морфемного состава слова – один из наиболее сложныхй и редких приемов в стихосложении. Обратимся в качестве примера к стихам А. Кабанова, где он изящно обыгрывает морфемный состав слова «Замоскворечье» (‘за Москвой-рекой’). Это слово сложное, имеющее два корня – "Москва" и "река", образовано от топонима «Москва-река» при помощи приставки за- и суффикса -ье с чередованием к – ч. Но стоит лишь отвлечься от этого морфемного состава, бросается в глаза элемент «сквор», ассоциативно порождающий совсем иную внутреннюю форму: скворечье – ‘место обитания скворцов’. Такое переосмысление морфем актуализируется в стихах при помощи употребления слова «скворцы»:
To be or not, to be or not –
предсмертия и пережитки:
Замоскворечье развернет
скворцов промасленные свитки… (Александр Кабанов)
Этот же прием применен в стихотворении Т. Тагеко:
Тамара Тагеко
МАРТИНИ
Пусть на тепло сейчас лимит
И солнце в шубе из овчины –
Охота к небу напрямик
И вдрызг смеяться без причины.
И, подставляясь под лучи,
Оркестр капели сладко слушать...
А март под окнами мурчит
И сыплет золото веснушек.
Лишь прочитав стихотворение до конца, понимаешь «вкус» его названия – слово мартини предстает в новом значении, основанном на переосмысленном корне "март". Да и первичное значение оправдано: март действует как мартини, пьянит и заставляет вдрызг смеяться без причины.
Приемы эксплуатации внутренней формы иллюстрируют очень важный структурный принцип поэтического произведения – принцип возвращения, на который указывал Ю. М. Лотман. Чтобы понять значимость элемента, нужно вернуться назад и перечитать текст. Не перечитывая поэтический текст, невозможно открыть многие его формальные и содержательные грани.
Функции эксплуатации внутренней формы слова в стихах очевидны – эстетическая, экспрессивная, а также функция создания подтекста – внутреннего пласта смыслов стихотворения. Рассмотренные примеры – иллюстрации этих функций.
Есть и еще одна функция – усиление комического эффекта в юмористических стихах. Неожиданные переклички значений помогают «нарисовать» комическую ситуацию, как у В. Шендрика:
Лучше – поздно. Хуже, если рано.
Правда, есть своеобразный штраф:
У нее и у меня романов
Хватит на хороший книжный шкаф. (Виктор Шендрик)
Лирический герой высказывается о своем отношении к женщине, слова которой, взятые автором как эпиграф, задают иронический тон стихотворения: "Какое тебе дело до моих мужиков?! Из разговора". Существительное «роман» имеет сразу два актуальных значения – переносное (‘любовные отношения’) и прямое (‘литературное произведение с развернутым повествованием’), являющееся его внутренней формой. И улыбка читателя неизбежна.
А. А. Потебня связывал внутреннюю форму с поэтичностью слова, и наоборот, забвение внутренней формы – с его прозаичностью. Поэтому оправданное и тонкое использование внутренней формы слова в поэтическом тексте считается высшим пилотажем стихосложения, свидетельством очень тонкого чувства языка и высокого стихотворного мастерства. Отсылая читателя к внутренней форме слова, автор своими стихами обязательно зацепит его эстетический вкус.
Протирайте слова, как стекло, – и вы увидите за ними такие прекрасные миры!
Опубликовано в: Харьквский мост: Литературно-художественный альманах. №12. - Харьков: Эксклюзив, 2018. - С. 278-286.