(Из "Проэзии")
Сорок пять лет назад ей было всего шестьдесят два года.
Весной того же года Настя пошла было по воду до колодца, да поскользнувшись на обледенелых ступеньках крыльца избы, ударилась о них затылком и заснула.
Врачи полгода возвращали её туда, куда ей возвращаться не хотелось.
В деревенской больнице, кроме фельдшера и надежды, никого больше не было.
В сентябре, когда на крышах деревни раз за разом уже крепли по-мужицки дожди, Настя всё вздыхала и вздыхала, поправляя на своей седой голове белые больничные бинты.
Годами раньше, в году эдак примерно в тридцатом (ещё до войны) сватался к ней было кто-то из города. Настя, робея, не отвечала ему ни взглядом, ни надеждой, ни рукой.
К началу войны трое из семерых её детей умерли.
Её мужа после Финской призвали на какие-то секретные работы.
Зима сорокового выдалась на редкость морозной. Из всех яблонь в саду осталась одна, да и та корявая.
В сорок пятом, когда Настя смотрела на то, как её муж, наступая на педали неба, наполнял воздухом лемеха домны кузницы, радио молчало в продолжение укрощения огня.
Гагарин был шестнадцать лет спустя и тоже весной.
Сажать картошку, глядя в небо, где появился человек, было проще и легче.
Настя в ту весну вся светилась и никому не рассказывала о том, что творилось в ней тогда.
Человек, оказавшись на небе, Богом так и не стал, но муж Насти был вынужден, собрав свои нехитрые пожитки, уехать в район, где МТС голодало от нехватки квалифицированных рук.
Весной семьдесят второго укрощение огня превратилось в киноплёнку. А годом позже я сидел со своей мамой в больнице у постели Насти и смотрел на то, как слабеющие пальцы её рук выбирали из густой грозди винограда маленькую виноградинку...
***
Сорок пять лет прошло с той поры, когда не стало Насти.
И теперь, когда я смотрю "Укрощение огня", я вспоминаю её - Настю.
Ту Настю, кто так и не успела в укрощение своего огня стать моей бабушкой.
21 сентября 2018