Иван-да-Марья
За погостом под лысой горой,
У луча заболоченной речки
Женский призрак вечерней зарей
Ждет свиданья и бродит со свечкой.
Растворяется в мертвой глуши,
Где сухие еловые сучья
Ободрали до голой души,
И смешали с глубоким беззвучьем.
Жениху кроме верной любви
Больше нечем на свете согреться.
Шепчет по лесу ветер: "Не рви
Наши общие корни из сердца".
Сбитый с ветки полой шушуна,
Лист заржавленный медленно вьется...
И в далеком просвете окна
Поднимается черное солнце.
Глаз не сводит с нее воронье,
Разлетаясь с испуганным криком.
На окне – след дыханья ее,
Огонек от свечи – ярким бликом...
Иван-да-Марья
За погостом под лысой горой,
У луча заболоченной речки
Женский призрак вечерней зарей
Ждет свиданья и бродит со свечкой.
Не выходит из мертвой глуши
Где сухие еловые сучья
Ободрали до голой души,
И смешали с глубоким беззвучьем.
Сбитый с ветки полой шушуна,
Лист заржавленный медленно вьется...
И в далеком просвете окна
Поднимается черное солнце.
Синей тенью запретной любви,
Что не может ничем отогреться.
Умоляет: "Любимый, не рви
Наши общие корни из сердца".
Глаз не сводит с нее воронье,
Разлетаясь с испуганным плачем.
Ветром стало дыханье ее,
А в пруду отражение – зрячим.