Мелочи жизни, или Злоключения Кота 26 октября 1988 года, или Письмо Любимому в Китай
(юмористическая поэма)
"Сегодня началось вчера хворобой -
родной простудой, мамой трахеита.
Но Кот заел ее чесночным духом
и спать залег, башкою под подуху,
с утра же влез в известный "жирный" свитер,
а сверху замотался в шарф и в робу
и потрусил на улицу. И тут-то
ему мелькнуло в ящике письмишко.
Ого! Он замяукал, как здоровый,
как молодой, незлой и несуровый
(а если нервный, то не так, чтоб слишком).
И было в трубы радости подуто.
Кот не прервал похода за картошкой
и нес конверт с собой по магазинам,
в очередях толкаясь, умудрялся
письмо читать, и плакал, и смеялся,
и все сиял довольной очень миной,
и прикрывал сокровище ладошкой
от посторонних глаз. А содержанье
заветного посланья было странным:
"...когда брожу средь львов на Лугоцяо,
скучаю по единственному "мяу" -
вот чем плохи чужие эти страны -
ни кошки по сю сторону Тянь-Шаня!
Котов поистребляли в ресторанах?
А я теперь хожу вегетарьянцем
всегда голодным. Кухни нет и печки.
А как там наши маленькие свечки?
Быть вечным беспризорным чужестранцем
я обречен во всех заневских странах".
А, может, Кот, меж строчками читая,
насчет чего-то, к счастью, ошибался?
Вот фотка. Там буддийский монастырь
и толстый Кокиш (некогда Упырь,
что нынче Леопардиной назвался) -
и толстый Кокиш посреди Китая.
Так вот, об этой самой толстоте.
Раз уж китайцы кормят миллиарды,
благодаря арендному подряду,
своих согражлан, почему б (так надо!)
не покормить им нашу Леопарду,
чтоб та не убывала в красоте?
Так думал Кот в толпе универсама,
так думал Кот, домой придя с морозу
октябрьского. И сел писать ответ,
и позабыл про стирку и обед
(но не забыл про маленькую дозу
лекарственного рижского бальзама),
и написал письмо, где гром сочувствий
голодной и холодной Леопарде
весьма немногозначно громыхал.
Ну а потом, воинственный нахал,
задумал сочинить программу партии
в спасение мелеющего устья
Реки Последней Радости. А после
боец за славу Алазани, Кот,
одевшись в ту же робу и в штаны
(особенности северной страны!)
отправился в еще один поход
и оказался Интерната возле.
Там было все раскопано вокруг
и не напоминало вовсе корты
и прочие буржуйские дела
(о, да к чему ж нам укреплять тела,
предотвращать наркотики, аборты
и возвращать отбившихся от рук?)
Но чем же встретил славный Интернат?
Михайловны приветным рокотаньем
и двоечников робостью пред ней.
Мы поболтали (бисер для свиней
был наша тема),но детей роптанье
напомнило, что здесь не детский сад.
Мне были вручены сперва финансы,
а после и журнальные квитки.
Кот глянул, и в глазах сверкнуло пламя
недоуменья. Вместо слова "Знамя"
"Звезда" стояло. Гласности витки
окончены? Пропали наши шансы?
Михайловна сказала: "Крокодил"
заместо "Огонька". Что значит это?
Но ныне без лимитов наш народ.
И если без "Звезды" он не помрет,
то "Знамя" - воздух каждого поэта
и перестройщика (по мере сил).
Конечно, Кот расстроен, но замена
обещана Михайловной ему.
И, попрощавшись, он побрел в Общагу,
собрав в себе всю тайную отвагу
для встречи с теми, кто его в тюрьму
за неуплату долга (мненье Лены
Дахшлейгер) не посадит, но осудит.
Речь об Администрации идет.
Кот задолжал уж больше, чем полтинник.
Зачем он был в июне именинник
и алкоголик, и транжир, и мот?!!!
И что с ним, бедным, бедным, завтра будет?!!!
Но удалось секретно проскочить
наверх, туда, где цифры восемь-восемь.
Но что? Котенку в клетку не попасть -
чужой замок замкнул дверную пасть
(так сказать, Вашей Милости не просим,
раз вы здесь вовсе перестали жить).
Семья Дахшлейгер бодро напоила
бездомного Котищу чифирем
и изрекла, что , мол, хрена какого
ты платишь бабки за покой другого
(т.е. соседки) - это чистый стрем,
и ты тут, девушка, совсем сглупила.
И Кот подумал: Как посмотрит Костя
на то, чтоб Келью сдать совсем? Смогу
я сохранить дурацкую прописку?
(Смешалось все: прописка и подписка,
ах, день смешной!) И вот уж, на бегу,
к себе домой не попадаем в гости!!!
... Играл "Спартак", мячи не брал Дасаев,
но был допит казахский этот чай.
И Кот пошел наволю, в мокрый снег,
в голодный и холодный мир и век...
Прощай, Общага, навсегда прощай!
Прости меня, что я тебя бросаю.
С Финбана позвонил в Алма-Ату,
где в этот час как бы гулялась пьянка
по случаю рожденья моего
единственного брата. Там его
не посетили ни Гульнар, ни Жанка,
и Адик не поздравил на лету -
всем некогда. Ничуть не унывая,
семейство пировало там само,
когда Кот дозвонился и послушал,
как "Тетя Зоря" говорит Айшуша
(а сердце грело славное письмо
и фотка: Кокиш посреди Китая).
Куда же дальше держит путь наш Кот?
Зачем он едет в ледяном трамвае?
И видит слева Hotel Leningrad,
что в свое время... После - Зоосад,
что в свое время... Посреди Китая
Вы не забыли их, мой сэр? Так вот,
Кот посетил жилище Маргариты,
чей Мастер уезжает в ГДР
буквально завтра. Там же был и Гия
(Мы, как известно, с ним друзья большие
или враги. Что веселей, мой сэр?
Но вражьи карты, как известно, биты).
От Грюнберга в Поляну позвонив,
Кот сообщил об утреннем посланье,
чем вызвал радость буйную (Мамане
весьма тоскливо быть одной в Поляне).
И вдруг ЧП! ЧП! ЧП! Вниманье!
Кот виноват, оплошность сотворив!
Из рвенья идиотского он, глупый,
те оплатил жилищные счета
(квартплата, свет и телефон), что были
оплачены уже! Рубли уплыли -
и глупый Кот, святая простота,
готов опять грустить и носом хлюпать.
Уж за полночь вернулся он домой
и всласть поплакал, утешаем, мокрый,
лишь кошками, котятами, котами,
что, умные, не будут плакать сами,
а только утешать... А к слову "мокрый"
найдите рифму сами, сударь мой..."
27 октября 1988, Сосновая Поляна