Я никогда не мог себе представить, что увижу нечто подобное. Будь на моём месте более впечатлительная особа, она бы, закрыв глаза руками, в ужасе побежала прочь. Да и вообще, многим не по силам видеть такое. Одним своим видом оно вызывает чувства испуга, неприкрытого оцепенения и еле сдерживаемого сопереживания.
Эти экспонаты могли находиться где угодно: в тайных помещениях перинатального центра; спекулирующие впечатлениями посетителей экспозиции кунсткамеры или в комнатной полке в гостиной отставного патологоанатома. Немой карнавал безумия, кукольный театр кошмаров, музей тотальной безответственности людского начала. Куда бы ни обратил я свой взгляд, лихое ассоциативное сознание строило из себя придирчивого эксперта в области забальзамированной скульптуры.
Пригож будет лицом ребёнок понедельника. А стало быть, и начавшаяся жизнь пойдёт благоприятным путём.
“Вы будете счастливы, дети мои.
Вы будете счастливы.”
Именно такой вывески здесь не хватало, - подумал я, уставившись на прибитую кверху драповую ленту. За порогом открытой настежь двери сгорбился бы даже исполин.
Два брата. Вроде бы, сиамских близнеца, да вот туловище одно на двоих и голова одного, насупившаяся от возмущения, придавила голову другого до разрыва грудной клетки. Стоящий на коленях мальчик, крепко прижался к перевёрнутому телу, не имевшему головы. Куда она подевалась? А её топчет трехногий озорник, лицом напоминавший уставшего от циркового представления паяца.
Ещё одни близняшки. Сёстры со сплющенными носами и скулами никак не могли поделить одно ухо на двоих. За ними наблюдал еле приоткрытыми глазками гидроцефал, будто носивший на своём темени круглый и гладкий по форме валун.
Оно что двигалось? Нет, показалось. Чёртово колесо, состоявшее из камневидной плаценты, вокруг которой пуповинами вились несколько высохших доходяг, чьи рельефы можно было сравнить со складками преклонной кошки сфинкса.
А вот это даже существом трудно назвать. Бесформенная боксёрская груша. И лишь пристальный взор позволил разглядеть в ней девочку с соединенными меж собой конечностями и проходящим по всему телу длинным неровным швом. Двумя тоненькими ямками глазниц она будто что-то требует от рядом сидящего на корточках очередного валунотеменного парнишы. Но черепная коробка у него была лопнувшая, как застарелый волдырь и ничего в ней не сохранилось.
И по центру – главный герой сего действия. Приземлившись одним толстым коленом, сидел главный мученик. Он был словно связанный узник, которого запытали до полной потери лицевой стороны. Находясь в позе гимнаста или натурщика, ждущего окончания сеанса рисования, ему одному не хотелось глядеть на близких по беде друзей, и голова свисала на деформированном хребте.
Если человек и совершает ошибки в своей жизни, то пусть не такие уродливые, кой не стоили бы они краткосрочных, но всё же, страданий мертворожденных младенцев.
Несчастна участь, родившегося в понедельник ребёнка. Так и тропа останется укрытой терниями и преградами до скончания дней.
“Вы будете счастливы дети мои.
Вы будете счастливы.”