Впитала тьма глубинный свет, как губка, дала начало вечеру, свече,
Когда свила подводная голубка гнездо у капитана на плече…
Мир был влеком — хоть за руку бери!.. Стыл чай, а капитана звали Немо.
А рыба рыбе изумлялась немо, пуская ртом улыбки-пузыри...
Здесь каждой вещи, каждому штриху почётное пространство отводилось…
Русалка улыбалась жениху, и изнутри светился Наутилус.
Проглядывали линий косяки сквозь заросли карминовых кораллов,
На холст ложились времени мазки, волна с волной в терпение играла,
Русалка уплетала мармелад, шепча морской звезде: Бонжур!. Лехаим!
Искрилась, как весной электроскат, и заземляла хвост в большой лохани.
Таинственный со дна струился свет, стекаясь под лежачий камень ночи.
Запутывались водоросли лет в сети двух непроглядных одиночеств…
Во птичье молоко воды живой впадала взвесь овсяного печенья,
И знал лишь мудрый кот сторожевой, куда ведут подводные теченья...
И ведали лишь несколько медуз, соседский кит и камбала, наверно,
Как непорочен двух страстей союз, как замысел непрочен Жуля Верна,
Как часто в снах под небом голубиным заваривался сладкий этот чай...
Голубка вскоре обжила глубины и превратилась в чайку невзначай.
Лишь океан глядел одним глазком в округлый, как Земля, иллюминатор…
А корабельный колокол по ком звонил, о том загадывать не надо...