Одень меня, я буду твоей маской,
венецианской, лекарем чумы,
щетинный реалист, ты не обласкан,
моим истолкованьем слова «мы».
Нагрудная броня из теплой кожи,
и линия защиты на суде,
по мне твой оголенный голос сложен,
и торс, и изъявления в узде.
От месяцев осеннего ненастья,
дождей непрестанных, пить и пить,
я стану тебе сказочною частью,
мой Ганса гений сел к огню курить.
Завистники слепые не увидят,
как сердце некрасивый шрам рассек,
я сказку эту стоя или сидя,
и вдоль, и искосок, и поперек.
Ложась устало на складную койку,
забыв о старой слепоте людей,
сдаю экзамен на тугую двойку,
как лебедь белоснежная в воде.
Тогда и расстоянье исчезает,
слабеет гул у роя сотен звезд,
и верно, верно время отступает,
и плавит у луны лимонный воск.
Люби меня ночами не снимая,
секунду, я, пожалуй, поясню,
в вульгарном смысле – Библия святая,
подкинутая рыжему огню.