Спасов день

Татьяна Ильина Антуфьева
Спасов день
По  православному календарю шёл Успенский пост.
Назавтра  наступал  праздник  Преображение Господне  В народе  этот день называется Яблочный спас, а в местечке, где жила Катерина просто - Спасов.

Прошло еще не более  полугода с того дня, как Катерина выбрала для себя путь невидимой брани, став прихожанкой местного храма. Словно вожжи выпустила из рук, доверившись  Господу. И не стало надобности гнаться  вперед, выжимая из себя последние силы. Приняв веру, в постные дни она  с легкостью  отказывалась от запретного: не ела мяса, яиц. А  готовясь к причастию  - тем более.

Но сначала - исповедь.

Время вечерней службы  неумолимо приближалось. Пора! Отложив все дела в сторону, она села за стол, как школьница, с блокнотом и ручкой. Вывела ровным почерком: «Мои грехи».
 
С чего начать?

Ничего конкретного в голову не приходило.

Сейчас она чувствовала себя определенно хорошо.  Жила  легко, ни с кем не ссорясь, прощая   мелкие обиды. Ей хватало всего:  времени, сил, денег, внимания, тишины…
Особое состояние внутреннего покоя, казалось, хранилось и озарялось каким-то невидимым светом.  Оттого ли, радовалась она, вывязывая носочки единственному внуку  и вышивая  на резинке имя малыша? 
Оттого ли был выбран  небесно – голубой цвет для новой корзинки?
 
Корзинку сплел дальний родственник.  Ладная, ровненькая, с витой деревянной  ручкой – глаз не оторвать!   Руки сами потянулись  покрасить её снаружи- скорее для большей красоты, чем для  долговечности. К вынесенной на улицу   для высыхания краски корзинке  прилетели бабочки! Кружась, они примерялись  и садились на самый уголок... Ну это ли ни чудо?!

Казалось, даже солнышко улыбалось, видя яркую земную картинку  жизни. «Вот приедет Антошка летом, пойдем за грибами!»

Детишек  Катерина любила  особой любовью. Свои ли, чужие – неважно!

Как-то она шла из магазина. Несла в прозрачном пакете хлеб и несколько яблочек для дочерей. Яблоки спелые, румяные. В те времена  в северной глубинке купить их по весне было удачей.
Возле двухэтажного дома к ней подбежала кареглазая девочка лет трех-четырех. "Дай мне яблочка,"--попросила она, заглядывая в лицо незнакомой тете.  И добавила протяжно жалостливо: "Миножко-миножко...» Выбрав  самое крупное,  «тётя»,  не задумываясь, отдала  его малышке.
Разве может быть что-то  дороже благодарной улыбки ребенка?!

«Мои грехи». Она поставила цифру один.
Не зная, как сделать это правильно, без нелепостей и лишних слов, женщина открыла книгу. Там четко излагалось следующее. «Придя на исповедь, Вы должны, не утомляя батюшку подробностями,  перечислить ваши грехи, записанные на листочек и закончить словами: « Я приношу покаяние в совершенных мною грехах»». В книге писалось, что не нужно рассказывать целые истории, достаточно констатировать факт, иначе на всех прихожан батюшки может и не хватить.
Старательно,  как ученица, Катерина вывела два первых слова:
«Лишнее ем». Это было перечислено в книжном примере. Она решила, что не лишена этого греха.

«Обиделась на…»
«На кого  я  обиделась?» - ручка в руке застыла.
Было ли обидой то, что  в очередной раз не удалось исполнить порыв ее души- навестить  маму?

Так  совпало, что она была почти рядом с домом.  Сто километров до поселка, где жила мама,  - это не расстояние.  Нет, не  смогла…
А ведь  хватило бы пары дней,  чтобы доехать до дома,   обнять родного человека.

Она словно сейчас видела, как мама ходит с лейкой вдоль цветочной грядки  под окнами дома, фонариками  петуньи   любуется, а, переведя взгляд на стебли годеции, усыпанные листьями, строго спрашивает вслух, почему та,  так долго собирается с цветом...  Ромашки у  крыльца кивают крупными головками вслед словам хозяйки.  Любимые Катины с детства, они -то цветут исправно. И  света им довольно и водицы. Под рукой растут:  то из одной чашки плеснут на корни, то из другой.

...А вот  молча, в белом платочке,  стоит у калитки, встречая почтальона Костю. Один раз в неделю – по субботам - он приносит   тонкую районную  газету. Раз в месяц - пенсию.  И каждый раз мама шелестит газеткой чуть подрагивающими и не совсем послушными руками в поисках   маленького конвертика . И заныло опять в груди. Совестно,  больно  стало за те, ненаписанные письма. 
Встретиться бы – поговорить обо всем без утайки.
Не удалось. 
Позвонил муж и сообщил о болезни свекрови.
Матушка слегла с высокой температурой.
Ну как оставишь её наедине с болезнью? Доченек той Бог не дал. А испытаний  на долю выпало – множество! Из больницы – в больницу: операция за операцией, капельница за капельницей...
И хорош сын, да женская рука  для ухода нужнее.  Появись на пороге  невестка, таблеточку дай, да поговори –сразу легче свекрови. Так и на этот раз случилось.
Словно живой водицей напоила  невестка.  Температуру, как рукой сняло...
А к обеду уже и за столом сидели все трое, обедали да о жизни говорили.

«Обиделась на…»
Нет, не обиделась, но  в разговоре с  родными досадовала о несостоявшейся встрече - грех ли это?

Что дальше?
« Осуждала…»
Пожалуй, да. «Не судите, да не будете судимы,» - сказано в Писании.

Листочек понемногу заполнялся. Еще один грех, которым страдают, думала она, большая часть верующих, плохо молилась. В завершении она переписала из слова в слово:
«Я приношу покаяние в совершенных мною грехах»

Батюшка был молод, ровесник ее  старшей дочери. Катерину он не узнал, хотя месяца три назад между ними состоялась  долгая, более чем часовая, беседа.  Тот разговор был  содержательным и глубоко запал ей в душу.
Получив благословение,  женщина поведала свои грехи, держа перед глазами листочек,  и замолчала. Молчал и батюшка, видимо, что-то обдумывая. Она помнила его слова из прошлой беседы о том, что можно, сколько угодно ходить в церковь и молиться, но если ты ни разу не исповедовался, не принес покаяние за свои грехи, не причастился, то все предыдущее просто бесполезно…

«Вот мои грехи, Господи, батюшка - свидетель моего покаяния…» - она снова замолчала.

Священник  начал говорить о важности соблюдения поста, воздержания себя в страстях, начиная с приема пищи. О том, что если не выработана потребность в еже утренних и ежевечерних молитвах, то действительно, правильно сказала Катерина (он перед этим попросил напомнить ее имя), что это нужно ввести как простое правило…
Вновь  наступила тишина,  молчаливое ожидание продолжения разговора.

Катерине, показалось, что батюшка ждет её слов, и  стала чуть подробнее говорить и о ситуации с больной свекровью и об осуждаемых  ею пьющих соседях.

Но священник  продолжил о  другом.  О чтении книг. Об изучении жизни святых. О чистоте помыслов. О содержании самого понятия греха.

И вдруг, сама того не ожидая, женщина тихо сказала: «А знаете, батюшка, я долго думала, собирая свои грехи для исповеди. Мне показалось, что их у меня почти нет ...»

Прислушиваясь к звукам идущей за стенами кабинета службы, он попросил  прервать исповедь: « Сейчас будет торжественный момент. Я должен помочь в его проведении…» Они вышли на время. Она снова задумалась. Даже пожалела о своем неразумном поступке. Таинство и так затягивалось.
Что будет дальше?
Взгляд остановился на скамеечке возле кабинета, где принималась исповедь. Перед дверьми, следующей в очереди на разговор с батюшкой,  сидела ее свекровь. Уставшая больная женщина с потемневшим лицом. Видно, что ей трудно было даже просто сидеть. Стоять во время ведения службы ей уж и совсем не под силу. Отеки, одышка, боли мучили ее почти беспрерывно.
И на этого человека обижаться?

Катерине стало больно. Даже от того, что она так надолго затянула свое общение с батюшкой, а свекровь вынуждена ждать ее. Больно оттого, что она не может ничем уже облегчить   ежедневные и почти ежеминутные боли близкого человека. Грустно оттого, что вдруг разрушилась внутри та гармония, которой она жила и которую берегла.
Торжественный момент не заканчивался и не заканчивался...

Наконец, батюшка пригласил ее снова в кабинет для продолжения беседы. И тут она заплакала, произнося слова о своем главном грехе – досаде на больную свекровь.
Говорить больше сил не было. Батюшка осведомился, есть ли еще что-то сказать ей в покаяние. И принял его.   
    
Всю ночь у Катерины болела голова.  Спалось тревожно…

     Ранним утром следующего дня, находясь в раздумье от вчерашней исповеди,   она стелила на стол белоснежную скатерть, поджидая  мужа и свекровь. Спасов,  день именинной памяти свекра, особенно почитался в семье. Поставив  в центр большое фарфоровое блюдо, Катерина стала выкладывать желто-зеленые некрупные яблоки.
«Как зреет яблоко, так и человек  обретает силу» - думала она.
От яблочек пахло свежестью..
«Антоновка...Первыми созрели,"- мелькнула мысль. Она вдруг улыбнулась,  поняв, как  символично оказалось название сорта яблок и имени  любимого внука. Непроизвольно рука потянулась к плодам.  Женщина присела. "Миножко, миножко..."- вспомнились слова девочки из той, далекой весны. Катерина надкусила сочный бок. Кисло-сладкий вкус будто возвращал её к жизни.   Боль отступала,  каждая клеточка  будто просыпалась,    наполняясь невидимым  теплом..

Чувствуя,  как   легкость и покой  заполняют её душу, Катерина  с тихой радостью прошептала: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня грешную…» -  словно только сейчас закончила начатые еще вчера слова покаяния.



Август 2011 года.