Город в пустыне белый, как злая кость, люди в пустыне жадные до воды. Странник пришел с востока - нежданный гость, полдень смахнул ладонью его следы. Странник вошел в ворота, и медь ворот вся засияла от звука его шагов, в старом плаще он брел, да глядел хитро, будто бы ведал, как обмануть богов. Стражник окликнул: "Эй, оборванец, стой! Что тебе нужно? Ну, убирайся прочь!" - "О, господин, ничего: я пришел за той, что коротает в башне за ночью ночь". Пахнет кумином и медом, базар шумит, стражник смеется: "Многого захотел! Дочь падишаха за бронзовыми дверьми, ей никому из смертных не завладеть".
Мертвые камни, решетка, песок, окно - башня весь город несет на своем горбе. Если ты скрылась от мира, то знай одно: мир все равно однажды придет к тебе. Есть ли на свете взгляд, что острей меча, омут с прохладными звездами в глубине, есть ли такое, о чем тяжело мечтать, но без чего мечтать тяжело вдвойне? Площадь пестрит шатрами, народ гудит, за занавесками вечер немой померк. Странник к подножию башни пришел один, странник нашел окно и взглянул наверх.
***
Вейтесь змеею, косы, звучи, домбра, память важнее злата и серебра, память быстрей кинжала, нежней пера, если забудешь зло - не ищи добра. В башне прохладно и сумрачно, стих базар, шелк покрывал блестит, как речная гладь. Ей бы желанья свои да узлом связать, женский удел таков: свое место знать. Ей бы сурьмить глаза да носить чадру, ей бы браслетов звон да каменьев свет - только в тот день он ушел от нее к утру, и притворяться ей больше охоты нет. Крепче дамасской стали, храбрее льва, и в совершенстве умеет держать удар - пусть захлебнется ядом своим молва, ей не изжить этот солнечный грозный жар. Полночь ползет с востока, уснули псы, тихо уйти из сераля, нельзя шуметь: там, у кормилицы в комнатах, дремлет сын, ради него она нынче скользит во тьме.
...Ей иногда еще снятся твои пути, снится твой плащ, твои руки, в глазах огни -
Но если осмелишься снова сюда прийти - знай наперед, она лично тебя казнит.