Горечь по горлу, комом под ребра,
всё полумраком затерто, затерто,
то, что билось и трепетало,
видимо мертво, не стало
не стало.
Смолкли далекие голоса,
только синие небеса
колют звездными
иглами
мне,
татуировку на голой
спине.
От безвозвратности как от исхода
пули, пронзившей мягкую плоть,
нет избавления в эту погоду,
только томление - это взвод
старых надежд
и неправедных мыслей,
что колокольчиками повисли
и зазвучали:
вот, вот, вот
будет его новый
приход!
Горечь по горлу, тоска за шиворот,
где же таскаться мне в эту ночь,
жизнь она такая вот
всё на выворот,
всё безнаказанно в глаза
врет.
Где же доверчивость милая
ранняя, нежная песня весны
в тугих жилах?
Всё опалилось и птаха
раненной
в мире людей
вчера
растворилась.
Всё опустело, летит мягким комом,
вижу я лица и чувствую губы,
кажется это слегка мне знакомым,
кажется нежным
и каменно грубым.
Спать надо птичке на солнечном юге
есть для неё и гнездо
и уют,
здесь же лишь жесткие, жесткие губы,
губы, которые злобу
жуют.
Что же лети, я не буду неволить,
жизнь ведь одна и в ней много так боли,
пой, пока ветер под крылья несет,
пой, пока сердце стучит и живет
жажда любви
и надежды наперсток,
пусть на другой приведет
перекресток
там, где лучи солнца яркого бьют,
там, где надеются , любят
и ждут.
Что же, лети...