Всё-таки я хочу закончить Книгу снов. Осталось совсем немного. Может, тем, кто читал предыдущие сны, будут и небезынтересны новые (и последние ). Осталось несколько подходов.
Хочу предпослать этой главке снов строчки из романа Сигрид Унсен, чтобы не было вослед (крайне нелюбимого мной) «вещего толкования» данных снов. Сейчас это особенно важно, потому что являются в снах люди дорогие, люди, о которых мы думаем, которых мы вспоминаем… Впрочем, всё в тексте норвежской писательницы. Это и моё мнение.
«О Господи, что толку в том, что она всю жизнь ненавидела суеверия и мистику… Нет, не ненавидела, а скорее презирала, они вызывали у неё презрительную улыбку. Ненавидеть она стала только теперь, когда испытала на себе отвратительную попытку вторгнуться в её душу и отравить её ядовитыми парами обмана…
Ибо всякое пророчество – это яд! Каким бы тяжёлым ни было горе, но по мере того, как увеличивалась ноша, увеличивались и силы человека, его способность нести эту ношу. Если человек ясно видел свой путь и встречал несчастье с открытыми глазами, то разум помогал ему сохранить рассудок. Однако стоило ему поверить, будто его судьбой руководят тайные и недоступные объяснению силы, начать искать скрытый смысл в этой непроницаемой тьме, и его жизнь становилась окончательно невыносимой! Тьма – это всегда зло, она делает человека неуверенным, робким, нерешительным, слабым…
Какими же низкими, гнусными инструментами пользуются всякие тёмные силы, движимые суеверием! Какой-то сверхъестественный мир вкладывает свои пророчества в уста мерзких старух и полубезумных обманщиц с их засаленными картами и невнятной болтовнёй!.. О, какая мерзость, одно их прикосновение уже было способно всё отравить – и тогда горе и страсти, страх и несчастье приобретали отвратительную окраску и бесформенность тлена… Нет!.. Боже милостивый, конечно, я слаба, гораздо слабее, чем думала. Нот не дай мне оказаться настолько слабой, чтобы я стала искать утешение в гаданиях и знамениях, в этой мерзости, как Ты сам называешь это…»
Отец никогда не снился. Да это и не удивительно: мне было всего четыре, когда его не стало. А вот сон о маме, тоже рано умершей, сон-лейтмотив записал в книге «Не одна во поле…» в новелле «Мама». Выписываю его и сейчас.
Призрачная, светящаяся в кромешной темноте ночной улицы соломка стропил, стен, скелета большого, неуклюжего, хрупкого дома. Ни дороги, ни соседних домов, ни даже намека на присутствие хотя бы одного человека. Я - один, и эта таинственная громадина, похожая на дачное временное жилище.
ОНА должна быть здесь!
Поднимаюсь на второй этаж. Вернее - возношусь. Потому что дороги ТУДА никогда не было. Я просто в плохо освещенном большом, зыбко-песочном по свету помещении. Это скорей всего похоже на большой сарай, амбар, где живут люди. Живут временно. Не вижу ни одной вещи. Только чувствую их присутствие. А так - желтоватое свечение пустого кокона странного жилища.
Где я никогда не нахожу ЕЁ.
И, конечно, никогда не найду.
Сон ни разу не продолжался еще чем-то. Гулкий, мучительный раздутый шар "комнаты". Ожидание. А её нет. Как нет никого.
Просыпался всегда после такого сна с необычным волнением. Сердце учащённо стучало. А там, во сне, самым пронзительным был подход к дому, поиски его. И – наконец! – вот он: яркое жёлтое пятно среди абсолютной тьмы и полного отсутствия чего-либо другого.
Вторым лейтмотивом поисков мамы было посещение кладбища. Попросту поиски могилы. Почти всегда поиск заканчивался малоприятным лицезрением могильных глин, грязи, сломанных оградок, торчащих останков гробов, всеобщей какой-то неприбранности пространства, скудости света, серости фона. После сна оставался малоприятный осадок. Он мог меня преследовать какое-то время.
(продолжение следует)