На чужом берегу тонконогой задумчивой цаплей
над мерцаньем пруда застываю, почти не дыша.
Оперенье и взгляд - словно дымчато-серые капли
расходящейся мглы между спящих стеблей камыша.
Поцелуем бужу камышовую флейту-сирингу,
пусть поёт мне о том, что уплыло дымком на ветру.
Не растопит заря ностальгии тоскливую льдинку,
если близких следы растворяются сном поутру.
Память-флейта зовёт, дышит нежным теплом в подреберье,
шелковистых соцветий насквозь пролетает волна.
В родниковой воде расправляясь, цветочные перья
золотят мой улун в тонкодымчатой чашке без дна.
Там, в немой глубине, на изнанке жасминово-чайной,
ощущается дрожь кровотока сквозь сердце зари.
Он внутри у меня, голос времени, явный и тайный:
-Не грусти ни о чём, верь в хорошее, или умри.
Я грущу, я не верю, и может, мертвей не бывает.
Нарисованной цаплей стою на чужом берегу.
В зябких пальцах судьбы потихонечку чай остывает.
Мне б спросить: "Почему?"... Но ни слова сказать не могу.