В его глазах давно потушен свет,
В его картинах не осталось рая.
Последний на земле анахорет,
Рисует ад и сам же в нём сгорает.
И каждый смертный, в искренности поз-
Его двойник, и он же сам по сути,
Умноженный на полный передоз ,
Узривший мир потусторонней жути.
Когда картина видима едва,
А ум ещё заточен на виденья,
Он пишет краской, тайные слова,
Высказывая в видимом сомненья.
В отточенности тонкого штриха,
Почти заметно, мысли угасанье,
С усердием библейского волхва,
Сложил талант на полное закланье,
Уже в витиеватости стихов,
Невидимо запрятанная сущность,
И смысл опутан паутиной слов,
И, в каждом слове слышно многозвучность,
Показывая знающим предел,
Очерченный увидимым за гранью,
Увы, безумство гения удел,
Не чувственный простому пониманью,
И каждый сам, реальности творец,
Рисует мир, понятный единицам,
И видит вечность в образе колец,
Читая жизнь, по их безумным лицам.