Лишь при Всеволоде в мире
Русский Север начал жить.
Тридцать семь лет здесь чужие
Не могли дела вершить.
Тридцать семь лет – срок княжения.
Вроде бы короткий срок.
Во всех сферах продвижения
Он достиг и много смог.
Процветало Заонежье,
Край Залесский процветал.
Беломорья побережье
До него никто не знал.
Летописцы его звали
Миродержцем – мир хранил.
Обнажал меч, это знали,
Неохотно, жизнь ценил.
Если и случалось это,
Лишь с угрозой для земель.
Только дома, а не где-то
Убеждал уйти отсель.
И решительности было,
Чтоб заставить уважать.
Если слушать опостыло,
Если стали унижать.
А дружинники частенько
Говорили: «Храбр наш князь,
Только милостив маленько,
В бой шёл, первым не боясь».
Уже став главою рола,
Был внимателен к другим.
Ссоры были бич народа,
Не был к их делам чужим.
Мысль собрать Русь воедино
Он успел всем завещать.
Внуки, правнуки не мнимо
Стали это воплощать
После первых потрясений,
Волость к волости в удел
Шли для воссоединений,
Видя страшный беспредел.
Всеволдовичи достойно
Исполняли сей наказ.
Крепла Русь, хоть неспокойно
Жизнь текла не напоказ.
Ни татарские набеги,
Ни Орды прямой диктат.
Не сгубили те побеги …
Это был его трактат.
Он чтил старые обряды,
Хоть прогресс не отрицал.
Носил прошлых лет наряды.
В детях это прививал.
Например, справлял постриги –
Посвящал в мужи сынов.
Когда их в три года стригли,
И от мамок в рать, без слов.
Дядька каждому давался,
Тот за всё и отвечал.
Чтоб на лошади катался,
Когда больно, не кричал.
Сам обряд «постриг» семейный,
Но епископ всё же был.
С духовенством, не келейно,
Чтоб молиться не забыл.
После самого пострига,
Выдавался личный конь.
Только дядька, в том интрига,
Мог сажать, Другим: «Не тронь!»
Пир богатый в заключении,
Всю дружину приглашал.
Объявлял о назначении,
Пить «от пузо» разрешал.
Очень частые разборки
Не мешали созидать.
Восстанавливал осколки
Храмов, что не воссоздать.
На Владимирском пожаре
Город весь почти сгорел.
Княжий двор, все церкви в жаре …
Кто другой бы оробел.
Князь во всё вникал сам лично,
Стройкой сам руководил.
Ему было безразлично,
Если кто-то осудил.
Его видели повсюду …
В кузне мог совет свой дать.
Презирал во всём «иуду»,
Мог судить, мог и карать.
Православием гордился,
Церковь всюду защищал.
Потому к добру стремился,
Руку Бога ощущал.
Брать в епископы старался,
Чтобы русский был, не грек,
Был конфуз, он им остался,
Попал в летопись навек.
Киевский митрополит решился
Всех в Ростове поменять.
Грек Никифор усомнился
В том, что может он влиять.
И назначил тоже грека
Местной кафедрой рулить.
Пусть мздоимца не от века,
Некто Гречина. Как быть?
Всеволод нашёл решение,
Святославу написал:
- «А моё где разрешение?
Я от Греции устал.
Будет здесь игумен Спаса,
В Берестове он стоит.
Звать Лука, Иконостаса
И Ростов не посрамит».
И Никифор согласился,
Так Лука епископ стал.
Этот случай огласился
И в Историю попал.
После третьего пожара
Он Владимир не ронял.
И не знал, за что же кара,
Но грехи его принял.
Вновь на чёрном пепелище
Церкви ставил вновь и вновь.
Для людей простых, жилище,
Для себя же терем-кровь.
Храм Успения возродился,
Князь Андрей, … брат заложил.
Монастырь в нём вновь родился
И до наших дней дожил.
И Владимир обновлялся,
Он ещё и украшал.
Инкрустацией занялся,
Всяк, увидев, умолкал.
Он фактически из пепла
Весь Владимир возродил.
И столица не поблекла,
Город вновь заговорил.
Он как чувствовал, что скоро
Молох враз поглотит Русь.
Только рознь и жажда споров
Русь погубит. Это грусть.
Даже в собственном семействе
Он почувствовал разлад.
Когда вздумал по житейски
Упредить в семье распад.
Старший сын был князь Ростова.
Он ему и предложил
Взять Владимир, как основа
Всего княжества, где жил.
А в Ростов второго сына,
Чтоб и он имел свой стол.
И причина объяснима,
Завещанье же о том.
Константин не согласился,
Мол, хочу быть там и там.
Во все тяжкие пустился …
Юрию удел я дам.
И строптивость эту видя,
Всеволод не стал тянуть.
К Иоанну и с ним сидя
Рассудили в чём тут суть
Иоанн отметил сразу,
Умный был митрополит,
Что гордыню, как заразу,
Пресекать, покуда спит.
И ещё, совсем негоже,
Когда сын отцу дерзит.
Это истина, о Боже!
Русь века на том стоит.
Он исправил завещание,
Юрий принял главный стол.
Константина же желание
С ним осталось, как укол.
Лишь впоследствии сказался
Этот шаг на всё, на Русь.
Константин вдруг оказался
Ещё тот, по правде, гусь.
А пока он занимался
Укреплением городов.
Суздаль в крепость превращался,
Стены с камня, мощный ров.
Храм Соборный обветшалый
Капитально обновил.
И не выглядел усталый,
Вёл себя, как властелин.
Городец, отца имение,
Тоже в крепость превратил.
Он для Киева значение,
Как защитник получил.
Но религия и храмы
Для него особый смысл.
Взоры не были туманны,
А всегда стремились ввысь.
Даже при палатах князя
Он построил личный храм.
Общий вид разнообразя …
По сей день это не хлам.
Церковь Иокима, Анны
Во Владимире стоит.
Он поставил, все желанны
И сегодня, кто их чтит.
Во Владимире доныне
Служит женский монастырь.
Он как память и поныне,
А для паствы, как псалтырь.
Здесь покоится Мария,
В нём принявшая постриг.
Но как Марфа, это имя
Впало в вечность не на миг.
Её помнят, как княгиню,
Давшей жизнь двенадцать раз.
Как жену и как святыню,
Князя Всеволода глаз.
По словам же летописца:
- «И не туж нося свой меч,
Не обинуясь на лица,
Коих должно и не сечь».
Это значит он спокойно
Мог казнить, но только злых.
К добрым вёл себя достойно,
Даже миловал иных.
Все обычаи и нормы,
Что пришли из прошлых лет.
Их преемственность и формы
Соблюдал и чтил, как след.
От покорности и только
Он считал, возможна Русь.
И князей, бывало больно,
Он хулил за «ну, и пусть».
Юг был грешен в большей мере.
Но и там не каждый лгал.
Их уделы, если верен,
Без вины не отторгал.
Летопись опять писала,
Мир как будто трепетал,
Слыша имя, как бывало,
Он теперь и не роптал.
Да и слух ещё прошёлся,
Бог ему врагов отдал.
Потому что не вознёсся,
Не кичился тем, кем стал.
Возлагал свою надежду
Лишь на Бога, тем силён.
Но страх Божий не был между …
В сердце был всегда при нём.
Суд судил не лицемерный,
Не смотрел в лицо бояр,
Обижавших всех, кто бедный,
Да к тому ж ещё фигляр.
Летописец свои мысли
И до нас таки донёс.
Так узнали мы о жизни
Той, в которой много слёз.
Неизвестный автор «Слова»,
Что про Игоря писал,
Вспомнил Всеволода снова
Будто князя лично знал.
Новгород-Северский отдельно,
С мономаховских времён,
Жил от Киева. Бесцельно
Убеждать было в своём.
Игорь с Всеволодом братья,
У них общий прапрадед.
Не связали их объятья,
Слишком разный в жизни след.
Расположены все веси
В основном вдоль крупных рек.
Это Сейм, Десна, … а взвесить
Здесь Ока брала свой бег.
Все князья, кто были раньше
Сторонились киевлян.
И в поход, как можно дальше
Не ходили, их изъян.
И князь Игорь, бедность видя,
Всё ж решился на поход.
Всю никчёмность ненавидя,
Видел в том успех, доход.
Пригласил с собой и брата,
Всеволод жил в пяти верстах.
Княжил в Трубецке и злата
Не имел, хоть был в годах.
И племянник напросился.
Не хотел вначале брать.
Ещё в Рыльске отличился …
Святослав был шустр, как мать.
Сына взял, его идея.
Тот в Путивле сел, как князь.
Княжить, опыт не имея,
Мог там вляпаться и в грязь.
Сам Путивль как Рыльск на Сейме.
Так, … удельный городок.
Предков давнишних творенье,
А река утех глоток.
Лишь у половцев, есть вера,
Взять добычу, Игорь знал.
Ещё знал, его манера
Брать не всё, а что желал.
Князья двигались неспешно,
Чтоб коней не утомлять.
Всё пока что шло успешно,
Степь начала удивлять.
У Донца вдруг потемнело,
Солнце стало словно рог.
Кони двигались несмело
И никто понять не мог.
Кто-то прошептал: «Знамение!
Надо срочно уходить …».
Князь не впал не на мгновение
В транс, испуг, не взвыл: «Как быть?»
А сказал: «Лишь Богу ясно
Это зло нам или им.
У нас с Господом прекрасно,
Так что мы и победим».
Перешли Донец, а дальше
Впереди река Оскол.
Там их ждал, решили раньше,
Князь Трубчевский – курский стол.
И, как брат единокровный,
Взялся Игорю помочь.
Не сказать, чтоб шибко скромный,
Буй-Тур звали – он точь-в-точь.
По Осколу и к Сюурли,
Перешли опять Донец.
Взволновалась Степь, как ульи,
Как дождались, наконец.
На другой день лишь к обеду
Подошли к реке, а там
За рекой, как на беседу,
Вся орда ждала их, срам.
Собрались, как на рыбалку,
До сих пор костры горят.
Коптят рыбу спозаранку,
О войне не говорят.
Всеволод, как Буй-Тур, чуя,
В этом явно свой подвох,
Громко половцев бичуя,
Вызвал там переполох.
Игорь встал перекреститься.
- «Вот теперь настал наш час!» -
Громко крикнул: «Всем молиться!
С нами Бог! Он видит нас».
У Сюурли рать вся встала,
Шесть отборнейших полков.
В каждом князь, ждала начала …
Видели своих врагов.
Свой полк он поставил в центре,
Справа Всеволод – Буй-Тур.
Слева встал примерно в метре
Святослав и был он хмур.
Впереди всей этой рати
Сына он определил.
И Владимир, счастлив кстати,
Схватку предопределил.
Роль немалую в атаке
Дал коуевский отряд.
Те ж кочевники, но в драке
Сатанеют, говорят …
Они первыми влетели
В Сюурли и луки в ход.
Стрелы роем полетели
В цель причём, а не в обход.
Половцы бой не приняли,
Сразу бросились бежать.
Коуи их избивали,
Цель не ставя убивать.
Чтоб никто не потерялся,
Шли полки не торопясь.
Лишь Владимир не стеснялся,
Гнал и гнал их в Степь, смеясь.
Даже веж не пожалели,
Пробежали мимо их.
Так дружинники успели
Вежи взять без жертв больших.
А трофей был богатейший:
Жемчуг, золото, янтарь,
Половчанки дар ценнейший
И оружие, как встарь.
Три дня в вежах рать стояла
И расслабилась чуток.
Нет бы, всё собрать сначала …
Дальновидней был сынок.
Он в Степи орду увидел,
Перед нею рать – отряд.
И к отцу, тот не предвидел,
Что их ждал злодей Кончак.
Игорь понял, видя это –
Хан его переиграл.
Всех собрал, был май, не лето.
Ветер всё же пробирал.
Всеволод, как самый мудрый,
Молвил: «Если побежим,
То спасёмся. Выход судный,
Чернь погубим. Грех судим.
И не будет нам прощенья,
Что всех выдали врагам.
Лучше смерть и ощущенье,
Что во всём виновен сам».
Игорь с братом согласился:
- «Призываю с сёдел слезть
И всем спешиться, а бился,
Так что б знал враг, кто ты есть».
Половцы поняли сразу,
Битва будет не на жизнь.
Не видал никто ни разу,
Чтобы души так слились.
Закричали оба хана,
Гза и лютый хан Кончак:
- «Убивать! Как бьют шайтана!
Не жалеть и их очаг».
Целый день шла эта схватка,
Только к ночи улеглось.
Продовольствия нехватка
Забирала силу, злость.
Кто погиб, не хоронили,
Могли только отпевать.
И священники ходили
Милость Бога призывать.
Сговорившись, на рассвете
От коуи след простыл.
Разбежались словно дети,
След кострища не остыл.
Игорь бросился вдогонку
И увлёкшись, в плен попал.
Он был ранен. Как к ребёнку
Отнеслись, чтоб не упал.
Хан Кончак принял, как гостя,
Велел руки развязать.
- «Рать добьют» - сказа без злости:
- «А с тобой-то что? Сказать?»
- «Говори, коль есть желание …»
- «Поживёшь пока у нас.
И хочу сказать заранее,
Не как пленный, ахат наш.
Будешь жить в шатре отдельно
И прислугу тебе дам,
Но с охраной. Безраздельно
Выходить не станешь сам».
- «Просьбу выполнишь ты лично?»
- «Слушаю! Она о чём?»
- «Брат и сын, скажу тактично,
Пали здесь в бою причём.
Разреши по-христиански
Их в Степи похоронить.
Со священником по-братски,
По-отцовски проводить».
- «А с чего ты взял, погибли?
Как и ты в плену у нас.
Только ранены, их сшибли …
Брать живыми мой приказ.
А сейчас на излечении,
Оба бредят до сих пор.
При твоём воображении
Я ведь лютый? Это вздор».
- «А ещё скажи на милость …» -
Игорь вновь его спросил:
- «С какой стати вся учтивость?
Не поверю, что простил».
Прозвучал ответ не сразу,
Кончак думал что сказать.
Тут же Гза лишь бросил фразу:
- «Всё ли надо сообщать?»
Кончак думал по-другому:
- «Есть причина говорить.
Не сказал б кому иному …
Это князь, нам с ними жить».
А затем он снова к князю:
- «Есть здесь маленький секрет.
Русь хотел твою лишь княжью
Навестить и сжечь, … ан нет.
Мне разведка доложила,
Всеволод готовит рать.
Их волнует не пожива,
К нам идёт, тебя спасать.
Я его неплохо знаю.
Волгу может расплескать
Только вёслами, до краю,
А Дон шлемом вычерпать».
Так о Всеволоде громко
Автор «Слова» рассказал
Он подметил очень тонко
Силу рати, не молчал.
- «И решил я, здесь рать встречу,
Как тебя и опыт есть.
Тайну эту обеспечу,
Здесь тебе не ваша весь».
Так князь Игорь и остался
И не пленник, и не гость.
В мыслях с Русью не расстался,
С братом, с сыном жили врозь.
Кончак помнил обещание,
Стражу дал не из калек.
Всех прошедших испытание
Аж двенадцать человек.
И они не притесняли,
Разрешали в Степь ходить.
Живность всякую стреляли,
Мелочь лишь давали бить.
Стража князя почитая,
Делала, что скажет он.
Даже пленным не считая,
С ним общалась за столом.
Вскоре русских слуг придали
И священник стал своим.
Половецкий плен едва ли
Стал от этого любим.
Как-то к Игорю незвано
Стражник подошёл, Лавор.
Хоть и половец, что странно,
Дал возможность смыть позор.
Он предложил, но с корыстью,
Чтобы князь на службу взял,
Вариант с хорошей мыслью
Плен покинуть. Князь принял.
Бог, словами летописца,
Дал возможность бросить плен
И увидеть снова лица,
Кто поможет встать с колен.
Вскоре конюший явился:
С сообщением: «Лавор ждёт.
За рекой он затаился,
Ближе к ночи и зовёт».
Игорь ночью удалился,
Страже слова, не сказав.
Словно в бездну растворился
Не сказать, что был не прав.
Через месяц был он дома,
Встречен с радостью, теплом.
Брат и сын поздней и оба
Были счастливы в одном,
Что остались, всё же живы,
А Владимир стал женат.
Хана дочь не для наживы,
По любви пошла. Вот так!
Сам Великий князь был в курсе,
И про плен, и про побег.
Что Кончак руку на пульсе
Держит, ждёт его набег.
Юг Руси уже смирился –
Половец «домашний» враг.
Чаще всё-таки молился,
Реже первым делал шаг.
А вот Всеволод не только
Собиратель всех земель,
Полководец был настолько,
Что набег не самоцель.
Потому Кончак напрасно
У Сюурли его ждал.
Всеволод видел всё прекрасно,
Потому сам ожидал.
И хоть с Игорем расстался,
А родню всю отпустил,
Всё же деспотом остался,
Русь в душе он не любил.
Просто ненависть особо
К детям русским он питал.
Уничтожил их так много,
Что больным отчасти стал.
Всеволод всюду помнил это,
Всех туда не относил.
И его родство задето,
Кровь степей в себе носил.
Через год, когда все страсти
По пленению улеглись.
Впредь решил пресечь напасти,
В Степь идти князья зажглись.
Рать собрали очень быстро,
Десять княжеств были тут.
Всё продумано, со смыслом …
Избран был иной маршрут.
Знал, что там не спит разведка,
Но Кончак был с толку сбит
Взяв в основу опыт предка,
Он поднял его на щит.
Вспомнил козни Мономаха,
Как врагов своих дурить.
Меч поднял, как замаха,
И совсем не этим бить.
По Днепру рать шла открыто
И не рать, всего лишь часть.
Остальные очень скрытно,
До Рязани, где их власть.
От Рязани в Степь до Дона
И зашли в глубокий тыл.
А теперь уже без звона,
Вежи обойдя, застыл.
Разослав везде дозоры,
Вскоре всю картину знал.
Прекратились разговоры,
Что он крюк громадный дал.
Рать, считавшей основною,
За которой хан следил.
В Киев, там само собою
Через Днепр, как и просил.
Река Псёл, приток Днепровский
Стала, как водораздел.
Берег низкий и не броский
Неудобности предел.
Там орда, и не в засаде,
Их ждала, как кошка мышь.
Рать была при первом взгляде
Перед ними, как малыш.
Перевес был многократный.
Ханы начали делить
Что кому, момент приятный,
Не вникая, как разбить.
Ратники пока из лука
Били метко, точно в цель.
Били точно и без звука,
Кто в реку лез через мель.
Напряжение нарастало,
Перевес давал всё ж знать.
Рать смотрелась не устало,
Цель была орду сдержать.
Кончак просто бесновался,
Других ханов подгонял.
Сколько пало, не считался,
Дух атаки не терял.
Те, кто как-то перебрался,
В рукопашной был слабак.
В плотной драке он терялся -
Бог стремительных атак.
Кипчаки шли плотной массой,
Стало трудно их держать.
Ситуация опасной
Стала, как тут продолжать
И когда на берег вышли
Пол орды, а это мощь.
Кто остался, был не лишний,
Но ресурс врага был тощь.
Кончак праздновал победу!
Рано, … вдруг услышал крик.
Прямо с тыла, как по следу,
Рать летела … и он сник.
Всеволод неудержимо
Сходу вклинился, как нож,
И рассёк орду незримо
Пополам, «всесильных» рож.
И началось избиение,
Ратник ладил, словно смерд.
Создавалось впечатление
Это просто часть легенд.
Берег правый оживился,
Ожила по новой рать.
Половецкий дух сменился,
Кто куда, все удирать.
Десять тысяч в плен забрали.
Полегло? А кто считал?
Тысяч сто недосчитали …
Вот такой, увы, финал.
А князьков средь них, как грязи,
Но Кончак всё же ушёл.
Значит, были где-то связи,
Раз убежище нашёл.
После этого разгрома
Степь затихла, не навек.
Не ушла Русь от погрома,
Наступал кошмарный век.
А ещё годами раньше
Всеволод лично показал,
Как врага учить и дальше,
Чтоб потомкам рассказал,
В Русь ходить – себе дороже,
Надо с ней разумным быть.
Их прижать? Одно и то же,
Что себе могилу рыть.
Когда все дела на юге
Более-менее утряслись.
Вспомнил Всеволод о «друге»,
В приграничье, как паслись.
И решил он сам тогда-то
Положить сему конец.
И к булгарам, как когда-то
С вестью послан был гонец.
Взял с собой и Изяслава,
Брата Глеба младший сын.
Взял и сына Ярослава,
Сокрушался до седин.
Основная цель похода
Взять столицу их Булгар.
Чтоб в любое время года
Наносить самим удар.
Но случилось, что не ждали.
От шальной стрелы со стен
Был убит, потом узнали,
Изяслав. А что взамен?
А взамен был штурм жестокий,
Всеволод всё жёг, громил.
В плен не брал, не ждал упрёки,
Только жителей щадил.
После взятия Булгара,
Разгромил ещё Биляр.
И в Прикамье эта кара
Стала мести экземпляр.
До последних дней княжения
Русский Север был прикрыт.
Никакого напряжения,
Спор с булгарами закрыт.
Сотни русских поселений
Возникали здесь и там.
Мир в Поволжье часть явлений,
Результат прошедших драм.
Так князь Всеволод конечно
Стал кумиром тех, кто жил.
И что в памяти он вечно
Безусловно, заслужил.
14 ноября 2018 года.
г. Северодвинск.