N.N.
Мы были этим вечером в кафе,
где ты могла быть с нами.
Только хрен там!
Ты далеко, и лучшим инструментом
становится молчание тебе,
порою - ложь, и я уже не в силах
твоё молчание от правды отличить,
а ложь - от тишины, любимой мною.
(Был в рифмах стих; был белым, как зимою...)
Я трёх был должен называть женою,
коль верить давнему гаданью по руке.
Ты - не жена. И к счастью. В языке,
которым я пишу теперь всё это,
нет точного названья для меня,
стареющего пегого субъекта,
который пишет, верность слов ценя.
А для тебя - одним не обойтись,
красавица. И столь они полярны,
что звёзды с удивленьем смотрят вниз
(да, звёзды здесь, и столь же популярны,
как прежде) и мигают: "соберись;
а ну, давай!" Да только лень искать мне -
и вот тускнеет звёздной ночи скатерть,
и ты, далёкая, не названа, не сужена
словами, этим утром очень бледными.
Тем лучше. Оставайся столь широкою,
как сможешь ты сама.
Я - сужен строками
и временем скольженья - от ума
до глупости, не раз тобой отмеченной.
Тебе же суждено остаться вечною, -
как вечной скоро станет тишина
для автора сумбурных этих строк.
Но я не лгу - хоть это оцени.
Я терпелив и верен, как сурок,
в мои последние на этом свете дни --
тебе, чей голос я забыл
во вставшей словно солнце тишине...
26.11.2018,
06.00