СТАТЬИ О ВЫСОКОЙ ПОЭЗИИ.
РЕКОМЕНДУЮ ВСЕМ ЧИТАТЕЛЯМ.
ВЫСОКАЯ ПОЭЗИЯ
По мнению читателей и ведающих людей у меня много произведений по стилю и содержанию уровня ВЫСОКОЙ ПОЭЗИИ.
По мнению некоторых специалистов в моём творчестве чётко прослеживается и ярко выражен индивидуальный стиль.
Что такое "Высокая поэзия"? Что означает этот термин и кто его ввел в литературу?
Ответы читайте по ссылке текста в инете или по ссылке, выложенной мною на литпортал Изба-Читальня.
Термин "ВЫСОКАЯ ПОЭЗИЯ" комментирует создатель сайта "Высокая поэзия"
"Словосочетание "высокая поэзия" не только представляет собой определение поэтического жанра, предполагающего известную степень неотмирности и почти пророческого пафоса, но также нередко используется в качестве культурологического символа, означающего небывалый взлёт человеческого духа".
АВТОР СТАТЬИ ВАДИМ АЛЕКСЕЕВ ПИШЕТ:
"Я прошу не обижаться самим разграничением поэзии на высокую и низкую. Ведь принимаете же вы спокойно аналогичное разделение стилей, декретированное еще Михаилом Ломоносовым. А в нём присутствует выражение «высокий штиль».
Для него характерна одическая лексика, архаизмы, церковнославянизмы. Для низкого стиля, напротив, приняты разговорные обороты, арготизмы, солецизмы. То, что вы простили Ломоносову, простите и мне.
Моё разграничение поэзии на высокую и низкую основано в первую очередь на отношении поэта к рифме. Для высокой поэзии характерна максимально полная, строгая парнасская рифма, для низкой – так называемая рифма ассонансная или левая (термин встречается в стиховедческих трудах). Левой её называют потому, что в ней рифмуется лишь ударный слог, а что там делается справа от рифмы – вопрос для поэта вроде как второстепенный. Вот почему высокая поэзия может быть определена как поэзия правой рифмы – в ней недопустимо даже оставление в конце строки незарифмованного «й», не говоря уже о «висячих» согласных.Так вот, правая рифма отлична от левой так же, как три-дэ формат отличается от чёрно-белой картинки. Благодаря сверхточной рифмовке образ, возникающий в мозгу, обладает гораздо большей информационной ёмкостью, чем при рифмовке укоризненной.
По сравнению с левой у правой рифмы гораздо больше выразительных возможностей. Никто же не будет спорить, что рояль и ксилофон, будучи родственными инструментами по принципу извлечения звука, отличаются там – богатством, здесь – бедностью звуковой палитры. Итак, правая рифма – это мощный формо- и смыслообразующий инструмент.
Точная парнасская рифма порождает свои правила, свой стиль эпохи (которая, впрочем, будет теперь длиться вечно). Её не чужды такие изгои, как рифма глагольная или однокорневая, тавтологическая. В окружении левых рифм тавтологическая рифма выглядит как инородный элемент. Ей говорят: «Пошла прочь, потому что ты однокорневая!», хотя гонят её как раз потому, что она – точная, но в этом им стыдно сознаться. Тогда тавтологическая рифма приходит в лагерь точных рифм и скорбно признаётся: «Примите меня, хотя я сирая и убогая». А ей отвечают: «Многие же последние станут первыми, а первые – последними! Будь с нами как равная!». Аналогично, и глагольная рифма – это не золушка в поэтике русского Парнаса, а полноправный член рифмической семьи.
Отчего же в русском языке сложилось такое положение дел? Оттого, что разделение поэзии на низкую и высокую существовало в нём с древнейших, возможно даже допотопных времён. Русский язык, если рифмовать по-парнасски, хранит воспоминания о золотом веке человечества, когда он был, по свидетельству Моисея, единственным на планете Земля. Максимально точная рифма стала его тайным культом, его великой святыней, тщательно и ревниво охраняемой от простаков и непосвящённых иностранцев (хотя были и посвящённые). По всей вероятности, она культивировалась в среде караимства, а с принятием христианства на Руси – в некоторых монастырях, возможно – у хлыстов, раскольников, других исконно русских сект. В Евангелии Иисус Христос лишь один раз говорит: «Читающий да разумеет» (Мф: 24,15; Мр; 13,14), но этого достаточно, чтобы связать данное слово с этнонимом «караим» (евр: читающий). Итак, над правой рифмой тяготел запрет, потому что она таила религиозное сокровение: русский язык – это первоязык человечества. У меня есть сотни доказательств этому утверждению. Если читатель потребует, я их выложу. Именно благодаря правой рифме русский язык избежал структурных и даже системных трансформаций, которые пережили практически все новоевропейские языки.
В конце девятнадцатого и начале двадцатого века точная парнасская рифма через перевод французской поэзии стала проникать в светскую русскую поэзию. Переводчики первые оценили её вкус. После такой рифмы пушкинские рифмосочетания кажутся несколько легкомысленными. Точная рифма по глубине воздействия на восприятие подобна информационному наркотику. На неё «подсаживаешься» как на опиум. Без неё уже невозможно жить.
Рифма крепко-накрепко сродняла слова в стиховом ряду, являясь мощным мнемоническим консервирующим лексику инструментом, предохраняющим её от фонетической эрозии и других деформаций. Вот почему русскому языку долгое время не нужна была письменность в традиционном понимании. Обнаружение зашифрованного в русском языке богатства – поэзии золотого века, превращает его в главное сокровище человечества, в сравнение с которым не идут никакие недра и территории, материальные и внеязыковые культурные ценности.
Нам пора осознать, носителями какого языка мы являемся и какое наследие отдано нам на сбережение и преумножение.
Изложенная мною творческая установка – это узкий путь, по сравнению с которым всё остальное, написанное левой рифмой или евтухами – широкая дорога, ведущая в ад литературного забвения."
(полный текст статьи читайте на сайте "Высокая поэзия")
САЙТ "ВЫСОКАЯ ПОЭЗИЯ! Этот проект адресован всем ценителям Высокой поэзии.
ИНФОРМАЦИЯ ВЗЯТА ИЗ САЙТА "ВЫСОКАЯ ПОЭЗИЯ":
"СОВРЕМЕННАЯ ПОЭЗИЯ И РОМАНТИЧЕСКИЕ СТИХИ
В нашу эпоху традиционные представления о литературе претерпевают серьёзные изменения. Многие литературные жанры трансформируются до неузнаваемости, некоторые вообще уходят в прошлое. Лингвистическая составляющая человеческой цивилизации всё больше реализуется в кинематографе, на телевидении, в многообразных проявлениях интернет-культуры. Иногда может показаться, что интерес к поэзии в её классическом понимании сохранился лишь в университетских кругах, среди учёных-филологов, занимающихся изучением истории мировой литературы. Поэтому ажиотаж, внезапно возникающий вокруг удачного стихотворения современного автора нередко воспринимается как полная неожиданность. Впрочем, в последнее время многие исследователи с нескрываемым удивлением констатируют факт, упрямо подтверждаемый статистикой - интерес к поэзии, которая по мнению иных футурологов давно уже должна была отмереть за ненадобностью, неуклонно растёт. И способствует этому та самая интернет-культура, которая должна была, по идее, поэзию похоронить и сейчас отплясывать на её могиле, отсылая в вечность бессмысленные сообщения, состоящие из набора междометий и "смайликов". Почему этого не произошло, а наблюдается нечто противоположное?
Да потому, что высокие технологии, используемые при разработке нынешних средств массовой коммуникации ничего не изменили в сущности самой этой коммуникации - чувства, объединяющие (или разъединяющие) людей остались прежними, базирующимися на вечных, древних как мир представлениях о любви и ненависти, дружбе и предательстве. Лучшие стихи, в которых поэту удаётся если не преодолеть неразрешимые противоречия жизни и смерти, то, во всяком случае, наметить путь их преодоления, будут всегда пользоваться успехом - по крайней мере, пока человечество не изобретёт новую систему передачи мистического знания, более ёмкую и лаконичную, обладающую более широким диапазоном и превосходящей высокую поэзию мощью эстетической суггестии.
Странное дело, но как ни пыталась орава так и не сумевших окончательно загубить современную поэзию "авангардистов", сторонников "беспредметного искусства" привить нам почтение к бессмысленной словесной эквилибристике, какие бы мнимые "авторитеты" не ставились нам в пример - всё напрасно. И в эпоху Алкея, и во времена Бодлера, и теперь читатель предпочитает заумному словоблудию или рифмованным нравоучениям по-настоящему красивые стихи о любви, о природе, о смысле и бессмыслице бытия - стихи, которые, пусть и в аллегорической форме, поднимают "проклятые" вопросы, волнующие обычного человека, а не фиксируют электрические импульсы, пронзающие препарированный мозг псевдоинтеллектуала. Нормальному читателю, отнюдь не искушённому в формальных тонкостях литературных направлений и стилей, зато виртуозно чувствующему изысканную мелодику русского слова, совершенно ясно, что хорошие стихи - это, как правило, стихи романтические. И, мне почему-то думается, с ним в глубине души согласится даже профессор филологии, защитивший диссертацию на творчестве Хармса".
ВАДИМ АЛЕКСЕЕВ "ПОЭТИКА ВЫБОРА" (публикация на сайте "Высокая поэзия")
Аннотация:
Работа выполнена на материале русской классической и зарубежной поэзии. Анализируя процесс стихотворного воссоздания, я иллюстрирую теоретические положения стихотворными переводами, выполненными мною с французского (Бодлер, Малларме) и испанского (Борхес) языков. Совершенно ясно, что при изучении такого многогранного феномена как выбор и на таком материале как поэтическое творчество интроспективный метод представляется едва ли не единственно возможным из существующих - по крайней мере на начальном этапе. Лишь по мере накопления интроспективных наблюдений, сделанных разными исследователями, можно приступать к их сравнительному анализу и только потом - к верификации тех или иных теоретических положений. Интроспекция - необходимый и неизбежный этап на этом пути. При этом, насколько мне известно, такого рода исследование еще никем до меня не предпринималось - и тому есть объяснения.
"Работа Вадима Алексеева имеет непосредственное практическое значение. Она представляет несомненный теоретический интерес. И вне всякого сомнения, заслуживает публикации. В ней развивается чрезвычайно плодотворный подход, который вызовет несомненный интерес специалистов-гуманитариев, да и широкого круга читателей, интересующихся природой творчества, философией языка и понимания".
18.12.1994 г.
Доктор философских наук
профессор С.-Петербургской Академии культуры Г.Л.Тульчинский.