***
И он
сломался,
пережив себя.
Как будто хрупкая, костлявая нога
у русской бедной и несчастной балерины.
***
Человек,
идущий впереди меня по скользкой улице,
ша;гом неуклюжим
ломает лёд.
Я не видел его лика,
но я чувствовал,
как он жмурится,
ресницами тревожа частиц воздуха полёт.
(Он не хотел смотреть на этот мир)
Я
ощущал мизинцем,
как его мысли растекались кремом
цвета персика
вдоль тощей корочки замерзшей h2o.
И,
мне казалось,
он был далеко так
от меня,
но
я, разбив последние очки,
в сей мутной дымке разглядеть сумел
пастельный тёплый пар,
из уст его летящий.
Не пар. Невинная душа,
сползая с губ потрескавшихся,
ввысь летела.
И,
замирая,
стала небом.
Стеклянным и замёрзшим,
как котята в январе.
Он выдыхал,
но
сердце не стучало.
Я уловить не смел
ни одного удара
ядра
мешка костей и кожаной обивки.
---
Нас было двое
или больше,
но
невозможно было уловить и вздоха,
кашля,
крика,
стона
от проходящих стороной людей.
И всё вокруг него словно белело,
и зимы; пелена,
при виде него, слепла.
С деревьев падали,
не помню,
то ли хлопья снега,
то ли обрывки пепла.
Будто Ад остыл,
и
пламя едкое сгорело,
/самосожженье/
превратившись в прах,
парящий вверх.
---
И вдруг
я вздрогнул.
Он,
скрывая очи,
с энергией звезды сияющей
вонзил сам в себя нож.
И прямо в спину.
/Собою сам он/
всеми предан всем.
А тени молча шли,
сменяясь, как картины
в сыром метро.
Они тащились мимо,
а он упал,
склонив чело.
И слёзы его стали почву прожигать.
---
Машина
летела прямо на беднягу.
А он,
скрипя коленями
и алой кровью изливаясь,
никак не мог подняться,
встать.
Я
подбежал к нему
с порывом страсти,
светлых чувств
и одурманенным рассудком.
Так, за плечо схватив,
взглянул в его лицо
и увидал
себя.
(...)
Сигнал тревоги.
Покрышек звук.
Резины едкий визг.
Удар.