тёмное стадо течёт, течёт
в розовый овин,
солнце обветренными пальцами полощет родовые простыни
в корытах крыш,
а Она, опустевший кокон,
вновь наполняясь, слушает завязи Млечного русла,
подложив под щёку колкий пучок соломы,
другой ласкаясь о новорождённый шёлк,
Дитя сладкой присоской цедит набухшую грудь.
полуулыбка качает сходни пейзажа,
побелённого тишиной,
золотит обледенелые мачты пихт и берез,
стропила и снасти,
оконную парусину,
и что-то ласкающее затекает в аорту,
отяжелевшую от плутоновых вод.
сострижённая ножницами Вифлеемской звезды,
падает в шельф утра шерсть чёрной овцы,
сыплется на асфальт,
её растащат подошвами берцы, рифлёные шины мишлен,
росчерки скоростей, опущенные ресницы.
после её соскребём, отмоем от липких плевков:
у каждого в подреберье подрагивает струна,
так хочется обмотать её тёплой пряжей,
пропахшей синей полынью, козьим горошком, парным молоком,
раз уж пальцами не дотянешься -
и никто, кроме нас, не услышит,
как мы с тобой шепчемся,
когда бредим, грызёмся, клянём,
давим слова, точно тлю.
ангелы вытягивают изо ртов у спящих
пучки морской травы, снятых с расчёски волос,
катышки домашней пыли, занозы кораблекрушений:
им скоро нечем станет дышать.
бутоны Твоего сада страстей
воспаляются нежностью