Здравствуй, бывший наш дом.
Помню, окна крестом забивали,
Запирали замки
В год, когда из деревни Станки
Нашу бабушку на зиму мы в первый раз забирали
(В феврале умерла - то ль от старости, то ли с тоски).
Бабье лето стояло. Сентябрь високосного года -
Девяносто восьмого.
На Клязьме большого язя
Напоследок я взял: так нам знаки бросает природа,
Только вовремя истолковать их, как видно, нельзя.
Деревенскому дому - пустому конец.
Без опеки
Треснет печь, в крыше течь, и, конечно, пойдут грабежи...
Пожилому таджику отец продал дом за копейки:
Нынче дачник один да таджик - малопьющий мужик.
Но недолго тут жил тот таджик - тоже помер потом он.
А сегодня, оставив езды триста вёрст позади,
Я брожу перед этим пустым покосившимся домом
И, хоть дали ключи, всё никак не решаюсь зайти.
Что ж, скривитесь, махните рукой: снова вздор ностальгии,
Но бредЯ сквозь крапиву по пояс, топча лопухи,
Сквозь я вижу другой огород и картинки другие:
Не у страха - у детства, скажу вам, глаза велики.
... Грядки - в полном порядке. Бабусина вечная гордость.
Украшает фасад палисадник волшебный, и так
Своевременно к школе срезался с него гладиолус...
А при вскопке не раз находили петровский пятак.
Вот сарайчик, по-местному - «двор». Здесь - домашняя птица,
Котелки и сачки - на рыбалку на зорьке пойдём.
А на этом крыльце, только выйдешь спросонья попИсать -
Звездный купол накроет, закутает млечным путём.
Кульминация года - охота. И двое учёных -
Папа с братом - всё чистят давно уж сверкающий ствол...
А потом, хоть и валятся с ног, о моментах зачётных
И ещё о стихах, не стихая, ведут разговор.
Я вошёл. Я считаю утраты прищуренным глазом:
Тут заплаты, там тёк потолок, вот разрушена печь -
(Ей, столетней, морщины отец красной глиною мазал
И белил;
И в ненастье на ней так любил я залечь).
Но ни вещи чужие значения уже не имели
Ни потери: вон пОдпол, куда за вареньем нырял;
Кресло дедушки (ровно полметра: он сети им мерил),
И стальная кровать, на которой потом умирал.
И казалось, тот мир где-то здесь и немедля воскреснет,
Лишь зажмуришь, подержишь и снова откроешь глаза:
Бабка сушит грибы, обсуждая с подружками сплетни,
Мужики - про охоту, а вместе - играют в рамса.
Или дед: он, уже не вставая, сидит в этом кресле,
И, приняв втихаря, вентирЯ и крылёны «вязёт»*;
Я усердно ему помогаю, особенно если
О войне и берлинской весне свой рассказ заведёт.
Заберусь на чердак - средоточие сокровищ на свете -
Еле попу протиснув в заветный над лестницей люк.
Здесь теперь запустение, осиные гнезда и ветер,
Но - о, чудо! - валяется мой чингачгуковский лук.
Хватит. Надо спускаться. А то ненароком заплАчу.
Глянь-ка: Лёмка-сосед, старичок из тех лет, подошёл:
«Дом рОднОй, чтО ли, Юрич, купил бы? ХОть прОстО как дачу?
ЧтО в разлив, а чтО летОм уж больнО-тО тут хОрОшо»...
Мне ль не знать, дядя Лёш... В перелесках - крутой берег Клязьмы,
Именуемый метко на местном наречии «венец»;
За рекой - заливные луга, где любили гулять мы...
Много где побывал, но такого, вы знаете, нет.
Только главное - впериться в даль, а в деталь - не вдаваться.
Не поймать уж язя - всех электросачком извели,
И совхоза останки - что «Сталкера» сет декораций,
А леса, где грибные места, на зарплату пошли.
Не о том... Вот верну этот дом я, и станет понятно,
Что не стоил усилий и трат очевидный итог:
Тот мой мир, персонажи его все ушли безвозвратно
(Ну, осталось в живых их, быть может, от силы пяток).
Впрочем, нет. Живы все. Всё хранит бережливая память,
Но когда я кого-то опять погулять привезу
Или просто приеду родные могилки поправить -
Умирающий дом надо мне обходить за версту.
А ведь я не смогу! Как увижу маяк мезонина,
Побегу, чтоб смешных барельефов коснуться быстрей,
Тех, которыми тешил отец шестилетнего сына:
На закате охотника, рыбок и богатырей.
Вот беда! Ни туда, ни сюда, что ж, друзья, посмеёмся!
Но, увидев над дряхлой деревней стихов этажи,
От души посмеются и души станковцев, о ком все
Неуклюжие вирши сии; все, кто в доме том жил:
Папа, бабушка, дядя и дед, их друзья и знакомцы:
Казакевич, Фатьянов, другие...
И даже таджик.
*- «Вентирь» и «крылёна» - местное название рыболовных снастей наподобие большой верши (вентирь - для течения, с большим раструбом, а крылёна - для стоячей воды, с двумя крыльями, образующими конус). «Вязти» - местный диалектный вариант слова «плести».