I
В облаке сонных кружев кружится веретёнцем
Юркий сокол, и голуби прячутся вдоль стены
Каменного строения, выбеленного солнцем.
Крик соколиный резок, как слэп басовой струны.
В городе неподвижность отменяет движенье.
Люди покинули здания, улицы и сады.
Лишь эволюции сокола, его верченье, круженье.
Тени лип и каштанов. Шелест трав у воды.
Город давно обезлюдел: ни мор, ни война, ни голод,
Ни интернет-зависимость, ни комендантский час –
Не виноваты, что каждый тупик, каждый угол расколот
С нескольких ракурсов твёрдой недвижностью. Вечно «сейчас».
В этом застывшем времени ждут в растительном страхе
Голуби (тени птичьи – трафарет вдоль стены).
Заходится резким криком сокол в попытке атаки,
Но тишина угнетает, и птичьи тени сильны.
II
Сломанный день. Бурый ветер стучит по костям.
Резкий звук верхних жизней и зелень непрочного тлена.
Набираешь песчинки и сыплешь в подарок горстям
Многорукой и многоголовой богини. Подмена
Возникает из воздуха, воздух становится туп,
И уносят тебя облака, и они же – тритоны,
И волною смывает твой гнев (он – обглоданный труп).
В небе гимны зари (и они же – подземные стоны).
И спустя пять минут, просыпаясь на мокрой земле,
В лихорадке, цепляясь руками за синие травы
И возя каблуком по оплывшей в кострище золе,
Тянешь медленно сон из себя, просто так, для забавы.
Ведь зачем и вставать, и идти? Серый дождь заслонил
Колкой взвесью луга и леса, города и селенья.
Ты сжимаешь рукою сквозь сон, и он тянется вязко, как ил,
Статуэтку безумья (она ж – статуэтка сомненья).