У Ивана среди комнатных цветов есть две герани. Одна одиноко стоит на кухне, украшая подоконник и соседствуя там с электрочайником и вазой с яблоками. Нормальная такая герань, коренастая и пылко цветущая надцать раз в году.
Другая – переросток, с непомерно высоким голым стеблем, много раз кочевала с одного подоконника на другой, нигде не находя себе пристойного места в силу своей непохожести на соседей – фиалок, алоэ, декабристов, хлорофитумов и прочих спатифиллумов.
А главное – она никогда не цвела. От слова вообще. Иван прозвал её – Голенастая.
Ему как-то пришло в голову, – не выбросить ли её с глаз долой, – такую неприкаянную и вечно норовящую упасть и сломаться из-за своей невероятной высоты и тонкости фигуры. Тем более, что внизу из земли вылез еще один росток.
Но ему было её жалко. Весь её вид говорил о полной беззащитности и вызывал смешанное чувство тревоги и сочувствия. Поставив Голенастую между двух серьезных хлорофитумов, Иван только присматривал, не свалилась ли она набок.
Пришел Новый год, и быстро перестал быть новым – всё вокруг Ивана кружилось в привычном темпе и сам Иван разъезжал по университетам, будучи экспертом по аккредитации, которая, как эпидемия, захватила все выпускающие кафедры, и никогда не заканчивалась, заставляя всех нервничать и генерировать кучу идиотских бумаг.
Возвратившись из очередной поездки, Иван бросился поливать загрустившие растения. И вдруг увидел, что Голенастая зацвела!
Она стояла... нескладная, как девушка-подросток, стыдливо прекрасная в своём первом цветении, впервые обретшая понимание собственной красоты и исключительности... такая гордая и красивая, что Иван засмотрелся...
«Прелесть ты моя!», сказал он ей, и поправил стебелек, прислонив его к оконному стеклу.