Замечательное, философское стихотворение, ставшее классическим, хрестоматийным, визитной карточкой автору, принадлежит поэту-фронтовику, Юрию Левитанскому:
«Каждый выбирает для себя…».
Каждый выбирает для себя
женщину, религию, дорогу.
Дьяволу служить или пророку –
каждый выбирает для себя.
Каждый выбирает по себе
слово для любви и для молитвы.
Шпагу для дуэли, меч для битвы
каждый выбирает по себе.
Каждый выбирает по себе
Щит и латы. Посох и заплаты.
Меру окончательной расплаты
Каждый выбирает по себе.
Каждый выбирает для себя.
Выбираю тоже – как умею.
Ник кому претензий не имею.
Каждый выбирает для себя.
Надо сказать, Юрий Левитанский оставался одним из последних, живущих поэтов, звёздной фронтовой плеяды, будущих лейтенантов, ушедших на войну, в июне 1941 года, из стен Института философии, литературы и истории (ИФЛИ), одного из лучших учёбных заведений страны.
Сокурсниками Юрия Левитанского, ушедшими со студенческой скамьи на фронт, были Павел Коган, Михаил Кульчицкий, Давид Самойлов, Семён Гудзенко, Михаил Луконин, Сергей Наровчатов.
Родился Юрий Давидович Левитанский 22 января 1922 года в г.Козелец Черниговской области,в ассимилированной,еврейской семье, служащих.
Городок вроде малоизвестный, однако, там стоит шедевр православной храмовой архитектуры – собор Рождества Пресвятой Богородицы, немалой красоты сооружение, построенное графами Разумовскими.
А неподалеку от г.Козельца, в четырёх километрах, находится село Данёвка, где располагается Свято-Георгиевский монастырь, в котором ныне хранится чудотворная икона Божьей Матери (Богородичная) «Аз есмь с вами и никтаже на вы».
Вскоре рослее рождения сына, семья переехала в Киев, а затем в Сталино, ныне Донецк, где отец устроился работать на шахту.
Окончив школу в 1939 году, Юрий отправился в Москву, поступил в Институт философии, литературы и истории. С началом войны, Юрий Левитанский, как студент третьекурсник, был освобождён от военной службы, однако уже 22 июня 1941 года, вместе с другими студентами записывается в армию добровольцем.
В конце июня Юрий Левитанский сдаёт последний экзамен и уходит на фронт.
Участвовал в обороне Москвы. Затем были Северо-Западный, Степной и 2-ой Украинские фронты, битва на Орловско-Курской дуге, взятие Харькова, форсирование Днепра, Днестра и Прута.
Войну Юрий Левитанский закончил в Чехословакии, пройдя путь от рядового до лейтенанта, среди его военных специальностей – пулемётчик, командир подразделения, корреспондент фронтовой газеты, был дважды легко ранен и контужен.
Летом 1945 года часть, в которой он служил, перебросили в Монголию, поэт участвовал в боевых действиях в Маньчжурии. Известен итрересный факт его службы рядовым бойцом, он был вторым номером в пулемётном расчёте с Семёном Гудзенко, земляком киевлянином и сокурсником по институту.
Потом, после ранней послевоенной смерти товарища в 1953 году, Юрий Левитанский напишет в стихотворении «Памяти ровесника» с эпиграфом из Семёна Гудзенко: «Мы не от старости умрём – от старых ран умрём…»
Сколько в мире холмов!
Как надгробные подписи скупы.
Это скорбные вехи
Пути моего поколенья.
Я иду между ними.
До крови закушены губы
Я на миг
У могилы твоей
Становлюсь на колени».
За время воинской службы, Юрий Левитанский, был награждён орденами Красной Звезды и Отечественной войны, медалями «За боевые заслуги», «За оборону Москвы», «За взятие Будапешта», «За победу над Германией», «За победу над Японией», двумя медалями Монголии, Затем в 1945 году переводится в г.Иркутск, куда перевозит и родителей.
В 1947 году добился приказа о демобилизации. Вскоре он женился. По его словам Марина пришла в дом «с одним портфельчиком». Первый сборник стихов, под названием «Солдатская дорога» вышла в 1948 году в г.Иркутске.
Юрий Левитанский служит в газете Восточно-Сибирского военного округа «Советский боец», затем работает заведующим литературной частью иркутского Театра музыкальной комедии.
В 1955 году поэт вернулся в Москву и поступил на Высшие литературные курсы при Союзе писателей СССР, которые окончил в 1957 году и вступил в Союз писателей СССР.
В 1970 году выходит одиннадцатая книга стихов «Кинематограф», окончательно утвердившая за Юрием Левитанским статус серьёзного и оригинального поэта.
Многие исследователи и сегодня считают её одной из лучших русских поэтических книг ХХ века и определила его судьбу как выдающегося поэта последней трети ХХ века.
Вступление в книгу.
(маленький отрывок)
Это город, Ещё рано, Полумрак, полусвет.
А потом на крышах солнце, а на стенах ещё нет.
А потом в стене внезапно загорается окно.
Возникает звук рояля, Начинается кино.
И очнулся, и качнулся, завертелся шар земной.
Ах, механик, Ради Бога, что ты делаешь со мной!
Этот луч, прямой и резкий, эта света полоса
заставляет меня плакать и смеяться два часа,
быть участником событий, пить, любить, идти на дно…
И над собственною ролью плачу я и хохочу.
То, что вижу, с тем, что видел,
я в одно сложить хочу.
То, что видел, с тем, что знаю,
Помоги сложить в одно,
Жизнь моя, кинематограф, чёрно-белое кино!
Для широкого круга читателей имя Юрия Левитанского ассоциируется с изысканной философской лирикой, некоторые стихотворения, раз услышав, невозможно забыть, к примеру:
«Собирались наскоро,
обнимались ласково,
пели, балагурили,
пили и курили.
День прошёл – как не было.
Не поговорили.
Виделись, не виделись,
Ни за что обиделись,
Помирились, встретились,
Шуму натворили.
Год прошёл – как не было.
Не поговорили.
Так и жили – наскоро,
И дружили наскоро,
Не жалея тратили,
Не скупясь дарили.
Жизнь прошла – как не было.
Не поговорили.
1980 год.
Знаком Юрий Давидович, широкому круге читателей и слушателей и по песням и романсам, прозвучавшим в кино. В первую очередь вспоминают «Диалог у новогодней ёлки», из кинофильма «Москва слезам не верит»:
«-Что происходит на свете? – А просто зима.
-Просто зима, полагаете вы? – Полагаю.
Я ведь и сам, как умею, следы пролагаю
в ваши уснувшие ранней порою дома.
-Что же за всем этим будет? – А будет январь.
-Будет январь, вы считаете? – Да, я считаю.
Я ведь давно эту белую книгу читаю,
этот с картинками вьюги старинный букварь.
-Чем же всё это окончится? - Будет апрель.
-Будет апрель, вы уверены? – Да , я уверен.
Я уже слышал, и слух этот мною проверен,
будто бы в роще сегодня звенела свирель.
-Что же из этого следует? –Следует жить,
шить сарафаны и лёгкие платья из ситца.
-Вы полагаете, всё это будет носиться?
-Я полагаю, что всё это следует шить.
Следует шить, ибо сколько вьюге ни кружить,
недолговечны её кабала и опала.
-Так разрешите же в честь новогоднего бала
руку на танец, сударыня, вам предложить!
-Месяц серебряный, шар со свечою внутри
и карнавальные маски – по кругу, по кругу!
-Вальс начинается, Дайте ж сударыня, руку,
и – раз-два-три,
раз-два-три,
раз-два-три,
раз-два-три...
Кроме окончательного становления Юрия Давидовича как крупного мастера русского стиха, эти годы принесли поэту новую любовь и запоздалое счастье, позднее отцовства, после 40 лет, вначале 70-х в его жизнь вошла талантливая студентка Литинститута, Валентина Скорина, впоследствии ставшая его женой, вскоре родила три дочери – Катя, Аня и Оля.
Через некоторое время семья получила просторную квартиру в знаменитом писательском доме на углу Безбожного (ныне Протопоповского) и Астраханского переулков. Семидесятые – возможно, самые счастливые в жизни поэта.
«Своим детям я отдал десять лет жизни, - впоследствии рассказывал Юрий Давидович, - я был для них и папой, и бабушкой, и няней, стирал, убирал, варил суп… Бегал с авоськой, по магазинам за продуктами.
Стихам отводилось ночь, напившись крепкого кофе и накурившись до звона в голове я садился за стол..».
Немало усилий, Юрий Давидович, отдал переводам, с середины 1950-х, поэзии армян, молдаван, прибалтов. Он также блестящий мастер поэтической пародии.
В 1978 году Юрий Левитанский выпустил книжку «Сюжет с вариантами», в которой на сюжет известной детской считалочки «Раз, два, три, четыре, пять, вышел зайчик погулять» - блистательно и остроумно высказался в стилистике известных советских поэтов Леонида Мартынова, Андрея Вознесенского, Беллы Ахмадулиной и других.
Виртуозность работы была такова, что Юрий Левитанский стал сразу считаться корифеем жанра. Вторая половина 80-х круто меняет судьбу Юрия Левитанского.
Поздняя любовь 63-летнего поэта к 19-ти летней, студентки из Уфы, Ирине Машковской, ставшей в 1983 году его женой, возможность начать жизнь с чистого листа, время любовного романа, совпали по времени с крахом империи, разбродом и тотальным дефицитом в стране.
Юрий Давидович оставил жене свою большую квартиру, библиотеку, деньги и ушёл, как говорится, оставив жену и дочерей, старшая из которых – Катя – была ровесницей его молодой возлюбленной.
Они прожили вместе 10 лет, до конца его дней, несмотря на осуждения со стороны общества, снимая чужие квартиры, и лишь в последние 2 года поселились в собственной.
Очень скромное жильё находилось неподалеку от станции метро «Щукинская», приобрели благодаря хлопотам друзей и поддержке тогдашнего мэра Москвы Гавриила Попова.
Ирина устраивается на работу, жизнь семьи материально стабилизируется.
Надо сказать, что в 1990 году, хирурги, настоятельно рекомендовали Юрию Давидовичу операцию на сосудах, но состояние отечественной медицины на тот момент было настолько плачевным, что подобную операцию сами врачи советовали, по возможности, делать за рубежом.
Разумеется, стоило это недёшево – таких денег у Левитанских и быть не могло.
На помощь пришли коллеги, в прежние годы покинувшие Россию.
Владимир Максимов, писатель, главный редактор парижского журнала «Континент», давний и близкий друг поэта, опубликовал открытое письмо к русской эмиграции с призывом собрать необходимую сумму.
Немедленно откликнулись Эрнст Неизвестный, Иосиф Бродский, Михаил Шемякин…
Сам Владимир Максимов, помимо материальной, оказал и всю организационную помощь.
Сложнейшая и опасная операция прошла успешно, в Брюсселе, длилась 5 часов. Всё это время Ирина была в госпитале, наматывала круги по территории.
Она вспоминала:
«И вот я пришла в палату, смотрю, а на его месте лежит другой человек. Я так тихо стала сползать по стенке. Больные, видимо, увидели моё белое лицо и стали кричать: но, но, реанимасьон. Он был в реанимации, как я не догадалась».
В новейшую эпоху, поэт посчитал нужным, открыто высказываться, по вопросам политики.
Ещё в советское время, он одним из первых подписал письмо в защиту Ю.Даниеля и А.Синявского, вообще таких защитных писем Юрий Левитанский подписал немало, после чего его каждый раз на некоторое время переставали печатать, закрывали возможность встреч с читателями.
Юрий Левитанский погружается в общественную жизнь, пытается даже баллотироваться в Думу.
Поэт остро переживал события, происходящие в России.
В 1995 году, на церемонии вручения ему Государственной премии, за книгу «Белые стихи», в Кремле, в присутствии всех высших чинов страны во главе с Президентом Ельциным, он потребовал остановить войну в Чечне и сказал следующее:
«…Наверное, я должен был бы выразить благодарность также и власти, но с нею, с властью, тут дело обстоит сложнее, ибо далеко не все слова её, дела и поступки сегодня я разделяю.
Особенно всё то, что связано с войной в Чечне, - мысль о том, что опять людей убивают, как бы с моего молчаливого согласия, - эта мысль для меня воистину невыносима.
За моими плечами четыре года той большой войны, и ещё маленькая война с японцами, и ещё многое другое – думаю, что я имею право сказать об этом…».
Незадолго до кончины, в ноябре 1995 года, в жизни Юрия Давидовича, произошло ещё одно значительное для него событие, впервые в жизни он посетил государство Израиль.
Во время выступлений, в ходе недолгой поездки авторов российско-израильского альманаха «Перекрёсток/Цомет», организованного при содействии бизнесмена Ильи Колерова, залы с трудом вмешали всех желающих услышать российского мэтра.
Его подолгу не отпускали со сцены, и он, несмотря на усталость и плохое самочувствие, читал вновь и вновь…
А 25 января 1996 года Юрий Левитанский выступал на «круглом столе», в московской мэрии, на Краснопресненской набережной, на встрече с творческой интеллигенцией.
Он говорил о трагедии чеченской войны. Он брал слово дважды, горячился, нервничал, несколько раз высказывался с места… Больное сердце не выдержало.
После эмоционального выступления поэта, ему стало плохо, приехавшие врачи констатировали смерть от сердечного приступа, вызванного своим неравнодушием, на происходящие события, в России.
Поэт оставался верен себе, своим принципам до конца.
Похоронили знаменитого поэта в Москве, на Ваганьковском кладбище.
После смерти Юрия Левитанского, его юная супруга Ирина, которая была на 44 года младше супруга, стала опекать его дочерей, получила в наследство его квартиру, библиотеку и все деньги по завещанию.
Стихи Юрия Давидовича Левитанского будут звучать, читаться и перечитываться ещё долгие годы, а значит, будет жить и сам Поэт.
Поэт настоящий,
поэт от Бога.
Из поэтического наследия Юрия Левитанского.
***
Музыка, свет не ближний,
дождь, на воде круги.
Музыка, третий лишний,
что же ты, ну, беги!
Выдохлась? Притомилась?
хочешь не хочешь – пой?
Музыка, сделай милость,
очередь за тобой.
С каждою перебежкой –
дождь, на воде круги.
Музыка, ну, не мешкай,
музыка, ну, беги!
Не дожидаясь зова,
не выбирая дня,
круг обеги и снова
встань впереди меня.
Да не сочтёт за муку
этот, из века в век.
по роковому кругу
завороженный бег.
Этот смиренный пафос
и молчаливый зов
перемещенья пауз
звуков и голосов.
Это чередованье
флейты и бубенца.
Это очарованье
дудочки и скворца.
Это – сплетенье вьюги
с песенкою дрозда.
Это – синица в руки
выпавшая звезда.
Это – звезда и полночь,
дождь, на воде круги.
Этот призыв на помощь –
музыка, помоги!
***
«В Москве меня не прописывали…».
В Москве меня не прописывали.
Загород мне не прописывали.
…Поселюсь в лесопарковой зоне.
Постелюсь на зелёном газоне.
Книжку выну. Не книжку чековую,
а хорошую книжку Чехова.
Чехов – мой любимый писатель.
Он весёлый очень писатель.
Я «Крыжовник» перечитаю,
Его многим предпочитаю.
А потом я усну в тишине.
Сон хороший приснится мне.
Будто я лежу молодой
Под Москвой на передовой.
Никакой у меня обиды.
Два дружка у меня убиты.
Я один остаюсь в траншее.
Одному мне ещё страшнее.
Одна мысль у меня в мозгу:
не пущу я врага в Москву.
За спиною она, любимая.
Спи Москва моя! Спи, любимая!
1962 год.
«Светлый праздник бездомности…»
Светлый праздник бездомности,
Тихий свет без огня.
Ощущенье бездонности
Августовского дня.
Ощущенье бессменности
Пребыванья в тиши.
И почти что бессмертности
Своей грешной души.
Вот и кончено полностью,
Вот и кончено с ней,
С этой маленькой повестью
Наших судеб и дней.
Наших дней, перемеченных
Торопливой судьбой,
Наших двух переменчивых,
Наших судеб с тобой.
Полдень пахнет кружением
Дальних рощ и лесов
Пахнет вечным движением
Привокзальных часов.
Ощущенье беспечности,
Как скольженье на льду.
Запах ветра и вечности
От скамеек в саду.
От рассвета до полночи
Тишина и покой.
Никакой будто горечи
И беды никакой.
Только полночь опустится,
Как догадка о том,
Что уже не отпустится
И сейчас, ни потом.
Что со счёта не сбросится
Ни потом, ни сейчас
И что с нас ещё спросится,
Ещё спросится с нас.
«Воспоминание о Марусе»
Маруся рано будила меня,
поцелуями покрывала,
и просыпался на ранней зоре
от Марусиных поцелуев.
Из сада заглядывала в окно
яблоневая ветка,
и яблоко можно было сорвать,
едва протянув руку.
Мы срывали влажный зелёный плод,
надкусывали и бросали –
были августовские плоды
терпки и горьковаты.
Но не было времени у нас, чтобы ждать,
когда они совсем поспеют,
и грустно вспыхивали вдалеке
лейтенантские мои звёзды.
А яблоки поспевали потом,
осыпались, падали наземь,
И тихо по саду она брела
мимо плодов червонных.
Я уже не помню её лица,
не вспомню, как ни стараюсь.
Только вкус поцелуев на ранней заре,
вкус недозревших яблок.